– Да нет, я в самом деле буду рада, потому что перед смертью смогу плюнуть им в рожу. – Притушила сигарету, от которой остался один фильтр. – Ладно, спрашивайте. Что бы вы хотели знать?
– Я боюсь за ваши нервы, Нина Николаевна.
– Не бойтесь. Я уже в порядке.
– Для начала я должен сказать, что, как я понял, убийство вашей дочери и вашего внука было хорошо организовано.
– Хорошо организовано?
– Да. Вы знаете, что на даче отравили собаку?
– Я знаю, что Шуруп умер, съев какую-то гадость. Так мне сказали в милиции.
– Собаку отравили. Ей дали отравленную печенку. Я видел эту печенку и видел пену на губах собаки. Съесть что-то случайно она не могла, ее держали на цепи.
– Знаю… – Боровицкая покачала головой. – Сволочи… Какие сволочи… Что вы еще хотели бы знать?
– Скажите, на даче в Серебряном Бору, кроме Юлии, ее мужа и Вити, проживал кто-то еще?
– В смысле?
– Я заметил, что в Витиной спальне, в детской, стоит еще одна кровать, вторая. Для кого она?
– А, вы об этом. Эту кровать поставили для меня.
– Для вас?
– Да. Кровать эта стоит в Витиной спальне с самого начала. Как только дача была построена. Почти все лето я живу… жила на этой даче, – поправилась она. – Ну, знаете, как это бывает… Я постоянно гуляла с внуком, рассказывала сказки. На ночь, естественно, тоже. Поэтому как-то так сложилось, что я всегда спала с ним в одной спальне. Он к этому привык.
– Значит, вы знаете порядки в спальнях на этой даче?
– Порядки в спальнях? Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду то, как было принято застилать на даче кровати. Одинаково и в той и в другой спальне?
– Не понимаю. Конечно, одинаково.
– Уточним – сколько на каждой кровати обычно находилось подушек?
– Подушек? По две.
– На каждой кровати?
– На каждой кровати. Не пойму только, почему вы об этом спрашиваете?
– Сейчас объясню. Только… возьмите себя в руки, Нина Николаевна.
– Павел Александрович, говорите смело обо всем. Приступа слабости больше не будет.
– Хорошо. Так вот, я почти уверен – вашу дочь и вашего внука задушили подушками.
– Задушили подушками… – Боровицкая закусила губу. – О господи… Ну конечно…
С минуту она сидела молча. Вздохнула:
– А я… я тоже хороша… Могла сама об этом догадаться… А вы сразу это поняли?
– Да, сразу. Окончательно моя догадка подтвердилась, когда я не смог найти на даче две наволочки.
– Две наволочки?
– Да. Те две наволочки, которые кто-то снял с двух подушек, – на них, как я понял, спали в ту ночь ваша дочь и ваш внук. Кстати, Витя спал иногда в одной спальне с матерью?
– Когда на даче не было меня и Олега, он всегда спал с ней. Он боялся спать один.
– Я так и понял. Так вот, когда я увидел… увидел вашу дочь и вашего внука, я сразу подумал о подушках. В спальне для взрослых не хватало двух подушек, я нашел их внизу, около прачечной. Но наволочек на них не было.
– Но… зачем вам наволочки?
– Затем, что… – Он помолчал. – Нина Николаевна, вы уверены в себе?
– Говорите, говорите, Павел Александрович. Я выдержу.
– Хорошо. Видите ли, когда людей душат подушками, на подушке или на наволочке, если она есть, обязательно остаются следы выделений. Выделений слюны, иногда рвоты. Поэтому, если у тех, кто ведет расследование, есть подушка или наволочка со следами выделений и есть, извините, мертвый человек, которому принадлежат эти выделения, они легко могут доказать, что этого человека задушили именно этой подушкой. Для этого достаточно взять на экспертизу его слюну или желудочный сок. И сравнить со слюной или рвотой на наволочке. Еще раз извините.
– Не извиняйтесь. В конце концов, я должна знать, как все произошло. Что еще вас интересует?
– На сегодня больше ничего. Кроме одного. – Он замолчал.
– Да, слушаю? Кроме чего одного?
– Но, Нина Николаевна, предупреждаю – это очень серьезно.
– Говорите, говорите.
– Вы сказали, что вас тоже могут задушить – как вашу дочь. Сказали в шутку. Но мы с вами должны понять: ситуация совсем не шуточная.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать… – Помолчал. – Где вы живете?
– У меня квартира на Ленинградском проспекте. Недалеко от метро «Аэропорт».
– Вы работаете?
– Я беру работу на дом. Я корректор, подрабатываю в издательствах.
– Вы могли бы на время уехать из Москвы? К каким-нибудь знакомым, родственникам?
– Зачем?
– Для безопасности.
– Для безопасности… – Некоторое время Боровицкая рассматривала его с усмешкой. – Павел Александрович, я никуда не уеду. Пусть убивают. Я свое отжила.