— Славная девушка, — с не свойственной ему легкой дрожью в голосе сообщил Баг ночному пространству.
— Да, — подтвердил Богдан. — Очень. А поначалу показалось – такая казнь египетская!
Они уселись в повозку, Баг взялся было за ключ зажигания – и вдруг в сердцах звонко хлопнул себя ладонью по лбу.
— Переродиться мне навозной мухой!!!
— Что такое? — перепугался Богдан.
— Бутылку-то я оставил!
Богдан только расхохотался.
— Тебе смешно!
— Действительно, сдать же можно было, — сказал Богдан с серьезным видом. — Тридцать чохов зачем-то подарил принцессе…
— Да не в чохах дело, чурбан ты бесчувственный!
— Еще какой чувственный, — ответил Богдан, демонстративно помассировав ушибленное Багом место.
— Это же сувенир! Хоть что-то на память об этом вечере и о ней…
— Думаю, она тебе обязательно что-нибудь подарит, — сказал Богдан.
— Почем ты знаешь? — подозрительно покосился на него Баг.
— Мне так кажется, — ответил Богдан.
— Вечно тебе что-то кажется, — проворчал Баг и провернул ключ зажигания. Мотор с готовностью заурчал.
Обоим странно было даже вспомнить о том, что еще сутки назад они не знали друг друга.
Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
25 день шестого месяца, отчий день,
ночь
До дому Богдан добрался уже в полуневменяемом состоянии. Баг, от усталости тоже осунувшийся, с проступившей антрацитово-черной щетиной и запавшими глазами, подвез его к стоянке воздухолетного вокзала, где Богдана мирно дожидался его мокрый снаружи и сухой внутри «хиус», оставленный здесь днем; и там они с напарником разъехались, уговорившись встретиться спозаранку завтра же, невзирая, увы, на отчий день. Бывают такие обстоятельства в жизни, бывают. Слава Богу, не так уж часто.
На последних крохах сил Богдан аккуратно, соблюдая все дорожно-транспортные уложения и стоически выполняя наставления дорожных знаков, по пустым ночным улицам доехал до дому, кое-как вскарабкался на свой этаж – и пал на руки жен.
Уже через полчаса он, накормленный, умытый и целомудренно, нетребовательно зацелованный, лежал на своем ложе в сладкой полудреме – несмотря ни на что, жаль было засыпать совсем, хотелось продлить миг глубокого, почти полного, но еще сознательного отдохновения. Так уютно было, так иначе, чем в распотрошенной мерзавцами ризнице, или в убогой квартирке Бибигуль, которую не покидает и, вероятно, никогда уже не покинет печаль… Впрочем, Бог милостив.
Сквозь дремоту Богдан слышал, как за плохо прикрытой дверью воркуют Фирузе и Жанна. «Как ты думаешь, это взять с собой?» —«Конечно! Сейчас так очень даже носят! Вот родишь, фигура немножко придет в норму – и вперед!» —«Возьму. Ох, бусы, бусы! Чуть не забыла! Это же Богдан подарил, когда еще только ухаживал за мной, это же талисман, я без них никуда!» —«Послушай, преждерожденная сестрица. Ты правду говоришь, что он не всегда так работает? Это же на износ! На нем же лица не было, когда вошел!» —«Нет, нет, не бойся. Бывает, конечно, всякое – но редко. Это уж так совпало, не гневайся…» —«Да я не гневаюсь, жалко просто. Ну и, конечно… да».
И чувствовалось при всем дружелюбии их, с каким удовольствием – наверное, сама не отдавая себе в том отчета, произносит Жанна вежливое обращение «преждерожденная сестрица», бессознательно напирая на «преждерожденная» – я, мол, моложе. Обязательно надо ощущать себя хоть в чем-то лучше того, кто рядом – пусть любящего тебя, пусть приятного и родного тебе самому, но ощущать такое надо обязательно, иначе и жизнь не жизнь… Все-таки варварка. Но, если вдуматься, в этом ничего по-настоящему плохого нет; забавно, конечно, но – ничего плохого. Пусть гордится – ведь это ей приятно.
Пока ничего плохого нет – то и нет ничего плохого.
И чувствовалось, с каким мудрым спокойствием и пониманием, лишь чуть-чуть усмехаясь про себя, отвечает ей в душе Фирузе: глупышка наша милая, это в твои двадцать три тебе разница в шесть лет кажется значительной…
«Хорошо…», — подумал Богдан и заснул окончательно.
Апартаменты Багатура Лобо,
25 день шестого месяца, отчий день,
ночь