Я остановился посреди комнаты.
— Кто таков?
Голос, казалось, падал с потолка. Такими голосами говорят только очень большие начальники.
— Мечник Алексашка, Степанов сын. Из Михайловской слободы…
— А-а-а, тебя-то нам и надо, мечник. Но покуда отойди, стой в сторонке и внимай!
Я вышагнул из освещённого круга. Тотчас на мое место два сопящих мордоворота втащили и бросили как куль на земляной пол какого-то человека. Судя по платью, невольный посетитель был не из простых. Дорогой, крытый шёлком кафтан, потерявший, впрочем, большую часть пуговиц, свидетельствовал о знатности и богатстве хозяина.
— Подымите его, — снова прогудел голос.
В этот раз, обвыкшись, я разглядел и его обладателя. Сомнений не было — за столом сидел сам нынешний московский князь Иван Данилович по прозвищу Калита.
Сказать, что мы коротко знакомы, было бы сильным преувеличением, но я неплохо знал князя в лицо. Он довольно часто наведывался в наше, точнее, свое село. А однажды дядьке Никифору пришлось даже перековывать захромавшего княжеского жеребца. Я, отрок, помогал дядьке, а молодой княжич с таким лицом, словно объелся калины, прохаживался вдоль станка, недовольный задержкой. Когда дело было сделано, и княжья орава уехала восвояси, дядька, сжимая в пудовом кулаке полученную за работу монетку-резану, вздохнул и сказал:
— Вот, Сашка, твой будущий князь. Вы с ним покуда только отроки, несмышлёныши, но рано или поздно он станет князем великим, а ты так с посконным рылом и будешь лошадей ему ковать. Терпи, племяш. Может, коли выучишься, будешь князю и на что другое гож, кроме как под хвостом у него… то есть, у его лошади, крутиться!
Накаркал дядька. Вот я и сгодился. Правда, не разберу пока — для какой такой надобности? Человек в кафтане с помощью мастеров заплечных дел поднялся с пола и стоял теперь на коленях, склонив голову.
— Повтори всё, что ты рассказал нам вчера, — приказал князь Иван, и узник, сделав видимое усилие, выпрямился.
— Князь, — голос стоявшего на коленях звучал глухо и отрешённо, — я сказал правду. Я был при княгине во время её пленения. Мы почти ушли от них, но лошади были сморённые… Я дрался, князь… Я зарубил двоих, прежде чем они свалили меня. Нас только дюжина. А их впятеро больше… Вот…
Он, вдруг заспешив, развязал тесьму ворота и под его пальцами обнажился тёмный, совсем свежий шрам, накосо пересекавший грудь.
— А потом я не видел нашей княгини. Меня держали в колодках, я ничего не знал. Не помню, сколько прошло дней, когда караульный сообщил, что княгиня скончалась. Он жалел меня, тайком подкармливал… И однажды шепнул, что её, похоже, отравили. У него жена в княжеских палатах, так она видела, как мучилась последние часы княгиня Агафья. Вот всё, что мне ведомо. А потом меня обменяли и привезли в Москву, на твою волю, князь…
Он умолк и осел, касаясь опущенными руками земли.
— Ладно! — князь резко поднялся, отчего разом закачались огоньки свечей. — Уберите его. Стеречь накрепко. А ты пойди со мной.
Последние слова он говорил уже мне. И мы тем же коридором пошли к выходу — князь, двое подручных и я. Только за тюремным частоколом мне полегчало. Хотя всё только-только начиналось. И кто знает, не окончится ли в этой же юдоли?
Служба, начинающаяся в столь веселом месте, вряд ли сулит приятные деньки!
В княжий терем мы прокрались задними сенями. Нас видел только отперший дверь караульный, молчаливый увалень, поглядевший сквозь меня, как через пустое место. Ох, не обещала ничего доброго мне эта потаённость!
— Значит, Сашкой кличут? — сказал князь. — Садись, Сашка, вон там, на лавке, разговор долгим будет.
Он подал знак, и его хранители-мечники дружно потопали из горницы. По пути они содрали с меня ножны с мечом, видимо, опасаясь, как бы я чего не сотворил с их разлюбезным князем.
Начал он издалека:
— Сидишь, поди, и дивишься: чего мне от тебя понадобилось?
Я был готов согласиться, но Иван Данилович, не дав мне открыть рта, продолжил:
— Понадобился мне грамотей, вроде тебя. Откуда я о тебе наслышан, не скажу, не твоя печаль. А грамотных у нас не густо, хотя и нужно ли их много?
У меня на сей счёт было своё мнение, но я смолчал. Узнать о существовании в смоленском полку пограничной стражи занюханного помощника писаря Иван Данилович мог только одним способом: из ежемесячных донесений полкового пристава. Всё-таки история с пропавшим обозом случилась довольно шумная, хотя концов дела так и не нашли.