— Монте, литовцы!..
Пустив Ордену кровь под Кульмом и Памеде, пройдя за пару дней с боями долгий путь, литовцы отдыхали в прусском лагере. Женщины осторожно, как бы совершая священный обряд, обмывали одних, почти спящих уже воинов, другим перевязывали раны. Их лошади с изъеденными пылью и потом боками, фыркая и брызгаясь, жадно пили воду. Ауктума, выйдя из реки, остановился перед молоденьким литовским воином, который, свернувшись комочком, спал в траве. Его детское безусое лицо было покрыто толстым слоем пыли. Ауктума улыбнулся, нагнувшись, он бережно поднял его на руки, отнес к чану с водой и стал умывать ему лицо. Воин начал было сопротивляться спросонья. Ауктума еще разок провел своей широкой ладонью по его лицу, ополоснул водой его шею и грудь и вдруг как ошпаренный отдернул руку. Воин стоял съежившись и по-женски прикрыв руками грудь. Стараясь не выдать смущение, Ауктума тыльной стороной ладони прошелся по своей щеке и глупо улыбнулся.
— Я сама, — сказал воин и стал стаскивать с себя через голову, как платье, кольчугу.
В бане возле груды раскаленных камней сидели Монте и жемайтийский князь Трениота. Рядом с ними стояли кубки, наполненные медом.
— Говори, она ничего не понимает, — сказал Монте.
— Она напоминает мне Марту, жену моего короля Миндаугаса.
— А моя королева напоминает мне сына, заложника немцев, — сухо и учтиво усмехнулся Монте. — Говори.
— Миндаугас жаждет покоя… Ради этого покоя он готов даже отдать ордену жемайтов.
— Но разве Миндаугас может отдать то, что не принадлежит ему? — опять так же сдержанно и вежливо улыбнулся Монте.
Он встал и плеснул на камни воду. Горячим обжигающим паром затянуло лицо Трениоты.
— Говори, — сказал Трениота.
— У короля Миндаугаса теперь, пожалуй, и в одной Ливонии дел хватает.
— Ладно ты говоришь, — сказал задумчиво Трениота. — Я первый разжег тевтонам пожар у речки Дурбе, тогда ты раздул огонь в Пруссии, а искры долетели до Куршей и Ливов. Чирей надо выжигать каленым железом… Так мы выжжем на наших землях орденские замки и соберем все наши раздробленные племена воедино.
Трениота встал и приоткрыл дверь. Свежий воздух ворвался в баню.
— Теперь как раз самое время сделать это. Надо бы напомнить королю Миндаугасу…
— Выпьем же за короля! — Монте протянул кубок Трениоте. — Да помогут нам боги сообща выжечь огнем тевтонов.
Они сплеснули через плечо немного меда для богов и медленно выпили кубки до дна. Катрина принесла белую холстину и накинула им на плечи.
Ауктума видел, как в сопровождении Монте к коню подошел Трениота, вскочил в седло, и следом за ним поднялись все литовцы. Трениота нагнулся и крепко расцеловался с Монте, затем протянул руку и мощным движением поднял в седло того воина, которого умывал Ауктума. Литовцы бесшумно исчезли в лесу.
Гирхалс и два других оставленных в живых пленника следили за тем, как Монте расхаживает взад и вперед. Катрина стояла у палатки за спинами воинов и напряженно следила за движениями Гирхалса и Монте.
— Хорошо, — сказал Монте толпе нетерпеливых воинов, — кинем жребий: одного из них вы сможете сжечь в честь богов, а других двоих я отпущу.
Воины, недовольные таким решением, зашумели. Кольтис, старый одноглазый витинг[3], сказал:
— Монте, богам никогда не будет слишком много.
— Не спорь со мной, Кольтис. Я не Алепсис, а военачальник. Пускай они тянут жребий.
Кольтис протянул пленникам колчан и сказал:
— Две стрелы целые, а третья — смерть! Тяни же, немец!
Гирхалс вытянул обломанную стрелу. Катрина тихо охнула.
— Повторить! — скомандовал Монте.
Недовольные всей этой процедурой воины начали топать ногами и бряцать оружием. И снова стрела смерти досталась Гирхалсу. Катрина закрыла глаза.
— Снова повторить! — крикнул Монте и вытащил меч. Толпа умолкла.
Гирхалсу стало худо, он облокотился рукой на колчан и вытянул первую попавшуюся стрелу. Он вытянул смерть.
— Вы свободны, — сказал Монте остальным двум пленным, засовывая за пояс свой меч.
— Такова божья воля, — пробормотал Гирхалс.
Катрина бросилась к Монте с криком:
— Нет!..
— Я сделал все, чтобы спасти его, — хмуро вполголоса произнес Монте.
— Нет, ты не дашь его сжечь, ведь он мой брат и твой… твой…
— Он сам вытянул смерть, ступай отсюда, Катрина. — Монте не глядел на нее.
Гирхалс, все еще держа в руке обломанную стрелу, с томительной надеждой смотрел на Катрину. Она вдруг обернулась и сделала шаг к Гирхалсу, лихорадочно глядя на стрелу в его руке, как бы собираясь вырвать ее. Гирхалс проводил глазами ее взгляд и внезапно бросил стрелу. Катрина подняла голову и словно теперь только увидела знакомое с детства лицо Гирхалса, казалось бы, уже затянутое пеленой смерти, и его горячечные фанатичные глаза.