-
К июню крепостные башни были почти полностью готовы, оставалось только накрыть их, но сошные люди отказались делать крыши, сославшись на неумелость. В очередной отписке в Разряд Колтовский жаловался: «…сошные люди мне, холопу твоему, отказали, что башен крыть они не умеют и твое государево башенное дело стало за плотники.,.» Кроме того, помощь плотников необходима была и в изготовлении воротных полотнищ. Согласно царскому указу на Орел для «городового дела» было велено выслать по два плотника из Новосиля и Белева, плотника и кузнеца из Калуги и одного плотника из Мценска. Калужский воевода Филипп Чюлков прислал было плотника и кузнеца, но калужский плотник был настолько стар, что «плотничать не сможет». Присланный из Белева воеводой Иваном Квашниным плотник оказался поповым старцем, «который ничево плотничьево не умеет». На Орел прибыли было двое плотников из Новосиля и Мценска и «…объявясь на Орле, убежали», уведя с собой и попова старца. Многократные посылки Колтовского в Новосиль, Белев и Мценск ни к чему не приводили, местные воеводы писали, «бутта тех плотников не сыщут», а мценский воевода отписался, что их казенный плотник помер (44).
Разгадка бегства плотников, судя по всему, довольно проста. По государеву указу Борису Колтовскому было велено платить плотникам жалованье, но он хотел заставить плотников работать либо бесплатно, либо за гораздо меньшую сумму. Надо сказать, что, судя по документам, характером Борис Савостьянович обладал склочным, сутяжническим и сребролюбивым. Еще перед отъездом на Орел он судился сразу по трем делам с соседями, в том числе с братом Дмитрием. За время своего воеводства на Орле он сумел испортить отношения, правда, в основном заочно, в письменной форме, едва ли не со всеми воеводами соседних городов. Так, еще в начале своего воеводства он нажаловался на мценского воеводу Лариона Камынина, что тот не отпускает с ним на Орел «старинного» орловского подьячего Родиона Оловенникова. Видно, подьячий был толковый, и Камынину не хотелось с ним расставаться, но Колтовский кляузами в Разряд добился своего. Мценский воевода, в свою очередь, не остался в долгу и накатал на Колтовского бумагу, что тот до сих пор сидит во Мценске и на Орел для строительства не едет. Колтовскому немедленно прислали из Москвы выговор, что он в государевом деле «учинил мешкоту многую», и велели ехать на Орел «тотчас» (45). Разумеется, расставаясь, воеводы не питали друг к другу особых дружеских чувств.
Склочность характера Колтовского проявилась и в отношениях его с орловскими служилыми людьми, которым он попортил немало крови. Так, например, на в чем-то не угодившего ему сына боярского Смирного Шепелева он написал донос, что тот распустил приданную ему артель из сорока белевских стрельцов и казаков, а «сам он, Смирной сбежал с Орла неведома где». Аналогичные наветы были написаны на Кузьму Болотникова и Ивана Константинова. Подобный донос мог иметь для них весьма печальные последствия, но, как оказалось, изветы Колтовского были сплошной липой. Так, сысканный в Москве Кузьма Константинов сказал, что ему была прислана государева грамота ехать для суда над крестьянами в Чернавский острог, куда он и выехал, предварительно взяв отпуск у Бориса Колтовского и сдав последнему списки подведомственных ему людей. После завершения суда Константинов отбыл в Москву для окончательного «вершения» судного дела, где и был задержан для служебного расследования, на каковом категорически заявил: «А без Борисова отпуску в Чернавский острог он собою не ездил, и посошных людей не роспускивал, и списка с собою не свозил» (46).
-
С тесом для покрытия стен и башен повторилась та же история, что и с лесом. Тес, доски и лубье на покрытие стен и башен возили из Мценска, Болхова и Карачева «немногие люди». Из Белева и из Орловского уезда не было доставлено ни одной тесины. Посланный в Белев за тесом сын боярский Афанасий Олферов ничего не добился. Более того, настырного сына боярского в Белеве даже избили. Попытка его наладить подвоз досок и лубья из Мценска также окончилась побоями. Мценский воевода Иван Бобрищев-Пушкин избил неудачника и ободрал ему бороду. Болховский воевода Юрий Мещерский также «тесу и лубья на Орел весть не велел», поэтому потребовался специальный царский указ в Болхов, чтобы его вразумить (47).
К июлю возведение укреплений было практически завершено, тем не менее, строительные работы продолжались. В городе в это время стоял только один храм - соборная церковь Рождества Пресвятой Богородицы, поэтому как только работы по возведению крепостных стен были, в основном, закончены, служилые принялись за восстановление приходских церквей.
Одной из первых была отстроена Воскресенская церковь в Стрелецкой Новоприборной слободе. Во время «орловского разорения» Стрелецкая Студеная слобода вместе с находившейся в ней церковью Воскресения Христова с приделом Ильи Пророка разделила участь города, сожженного литовцами. При восстановлении Орла Борис Колтовский велел «для береженья» устраиваться стрельцам ближе к острогу - место старой Стрелецкой Студеной слободы было довольно далеко от крепости «в поле», и «в приход больших воинских людей», татар или черкас, ее вряд ли бы удалось отстоять. Стрельцам было указано строиться дворами на территории бывшего Большого острога, под защитою надолб, вдоль Кромской дороги, начинавшейся от одноименных ворот крепости. Отстроившись на новом месте, стрельцы подали челобитную о строительстве в слободе церкви, которую они желали освятить в то же имя, в память о своем древнем приходском храме. Их челобитье было удовлетворено, и Колтовскому было велено, чтобы он «церковь во имя Воскресенья Христово и в приделе святого Пророка Ильи велел воздвигнуть вновь в Стрелецкой Студеной слободе, а под церковь место отвел бы еси не близко города и от острогу и дворов, чтоб той церкви оскверненья не было, и попу Миките велел у той церкви быти и прежнею церковную пашню, что было у той церкви, попу и церковным причетником велел отвесть сыскав до пряма, сколко чети к той церкви пашни было и попу и церковным причетником под дворы и под огороды места дал …а церковь велел бы еси строить попу и прихожаном собою, а сколко под церковь и под дворы и под огороды места в длину и поперег сажен дашь, и далеко ль та церковь и Стрелецкая слобода от острогу будет, и сколько чети к той церкви прежние церковные пашни откажешь, и ты б то отписал строенья своего в книги, да о том к нам отписал с ыными нашими делы» (48).
Впоследствии деревянная Воскресенская церковь неоднократно горела во время орловских пожаров, пока в 1688 году после очередного «великого пожару» священник Фома Гаврилов не возвел новый, уже каменный храм. К концу 30-х годов XIX века он обветшал и в 1840-1865 годах вместо него построили более просторную и величественную церковь.*
Старый же церковный погост, где в XVI веке стояла Воскресенская церковь, довольно долго пустовал и использовался под выгон, пока уже в XVIII веке на нем не была возведена сперва часовня, а позднее, в 1775-1790 годах каменная церковь, освященная во имя св. Пророка Ильи, в память об одном из приделов некогда существовавшего здесь храма** (49).
В июле того же 1636 года «дворяне, дети боярские, дворники и орляне Егорьевского приходу» подали челобитную о восстановлении церкви Георгия Христова мученика, находившейся за рекой Орлом в Большом остроге, «где ныне поставлены надолбы». Эта церковь также была сожжена в годы Смутного времени, а «попа убили литовские люди, а после ево жаны и детей и роду ево не осталось» (50). Восстановленная деревянная церковь простояла до начала XVIII века. В 1725 году вместо нее была заложена каменная, в свою очередь полностью перестроенная в 1888-1889 годах.***
-