Орел смотрит на солнце (о Сергееве-Ценском)

В «Дневнике поэта» много веселого народного юмора («Рецепт долголетия»), немало и злых сатирических строк:

С детства его захвалили,
С детства его заласкали,
И молодой его силе
Ношу тяжелую дали.
Ношу он тотчас же скинул,
Точно его оскорбили;
Где-то бесследно он сгинул,
Да и о нем позабыли.

В своей пейзажной лирике Сергей Николаевич остается певцом Крыма, который он искренне любил всю жизнь. Недаром же он писал в канун своего 80-летия:

Полвека море вижу я
И каждый день я вижу горы,
И, речи их в себе тая,
Веду я с ними разговоры.
Здесь, на границе двух стихий,
Какое вечное движение,
И звуков, рвущихся в стихи,
И мыслей бурное цветенье.
И в то же время здесь отстой
Всего, что пережито мною,
Такой насыщенно-густой,
Как воздух раннею весною.
Я здесь ношусь, а не бреду,
Свою я черпаю здесь силу,
И если я куда уйду
Отсюда, — только лишь в могилу!

(«Граница стихий»)

Когда Сергею Николаевичу случалось выезжать в Москву или в какой-нибудь другой город, он тосковал по Крыму. Так бывало с ним и до войны. А после войны привязанность к Крыму сказывалась еще острей. В марте 1946 года Ценские приезжали в Москву. Не мог Сергей Николаевич долго быть в столице: спешил на юг, напоминая Христине Михайловне то и дело:

— Там же сейчас весна, солнце, цветы!

И как только вернулся в Алушту, в первую же ночь написал стихотворение «Дома»:

Я дома, я дома, я дома вновь,
И горы со мной говорят,
И мне показало свой новый наряд
Море, — моя любовь!
Золотом крокусов склоны цветут
Там, и вон там, и тут!
Не колыхнется морская волна:
Блеск, синева, тишина!
Мир предо мною высок и широк,
Вечности поступь легка.
Гладит мне волосы, как ветерок,
Чья-то родная рука.
Нотной бумаги мне больше готовь!
Тихо поют, слышу я,
Горы, — мои великаны друзья,
Море, — моя любовь!

Море и горы своими картинами вечного и грандиозного давали ему вдохновение, силы, щедрые краски, а в дни неудач успокаивали.

На свет, на солнце, на простор
Иди, когда в тисках у горя, —
И высоте учись у гор,
А широте учись у моря.
Ты позабудешь с жизнью споры,
Благословляя бытие,
Когда поймешь, что море, горы
Лишь продолжение твое.

Лучшие стихи Сергеева-Ценского написаны в пушкинско-некрасовских традициях. В таких стихах присутствует человек, потому что судьба человека всегда была, есть и будет главной заботой писателя.

ЖУРАВЛИ

Журавли летят над Черным морем, —
Крик весны уносят в бесконечье…
Эх, нельзя ли вас навьючить горем, —
Унесли бы горе человечье!
Заклубилось горе за морями,
Выползая из тугой кошницы,
Не цветет там небо янтарями,
А висят пожаров багряницы.
Лили кровь, да не залили кровью;
Слезы льют, да не зальют слезами;
Горе видит, — не ведет и бровью,
А в крови-слезах все тонут сами.
Журавли — апреля колокольцы!
Вы там были, — сверху вам виднее, —
Где сплелось людское горе в кольца,
Где оно теперь всего чернее.
Что ни день летите косяками…
Изорвали б в клочья злое горе,
Пронесли б его под облаками
Да с размаху бросили бы в море!

Двадцать лет минуло с тех пор, как написано это стихотворение, но и сегодня оно кажется современным и актуальным.

Сергей Николаевич пользуется атрибутами так называемого классического русского стиха, не боясь быть «старомодным». Не гонится он за необыкновенной рифмой. Для него главное — мысль стиха. Без большой, глубокой мысли нет поэзии, а есть стихоплетство, этакий словесный флирт, говорил Ценский.

Надо полагать, что когда-нибудь лучшие страницы из «Дневника поэта», а также стихи 30-х годов Сергея Николаевича Сергеева-Ценского станут достоянием широких читательских кругов.

Говорят, нет худа без добра, но все-таки это худо для нашей литературы, что в течение почти пяти лет крупнейший советский прозаик расходовал силы и талант не по прямому назначению, забросив работу над большими произведениями прозы.

И, конечно, отрадно, что в 1950 году Сергей Николаевич возобновил прерванную работу над эпопеей «Преображение России». Летом 1952 года он записал в «Дневнике поэта»: