И надо ж было так случиться, что оба критика Ценского пошли за город в тот же день. А дело к вечеру было, солнце за косогор спряталось, осветив половину луга. Неожиданно Юшкевич и его друг увидали на лугу гусей, которые казались синими, и красно-оранжевую траву. Оба смущенно посмотрели друг на друга, а один сказал:
— Тебе-то простительно, ты мог и не знать. А я, художник, как слапшился.
— Ничего, — ответил Юшкевич. — Я встречу Сергея Николаевича и расскажу ему все, как было. А сейчас пойдем-ка домой и дочитаем «Печаль полей».
А эпизод с К. И. Чуковским в Куоккале? О нем хорошо написал Сергей Николаевич в своих воспоминаниях о Репине. «Когда мы отдыхали, сидя под соснами на пеньках, Чуковский сказал мне совершенно потухающим голосом:
— Я очень, очень устал… Я, должно быть, сейчас умру… А у вас в «Печали полей» сказано: «Снега лежали палевые, розовые, голубые».
— Да, именно так — и сказано, — подтвердил я.
— Сергей Николаевич, — обратился он ко мне очень нежно и ласково, — хотя бы вот теперь, перед самой моей смертью, скажите мне, что вы тут наврали, а снег — он обыкновенный, белый!
— Корней Иваныч, — сказал ему я, — Платон — мне друг, но истина — больший друг, чем Платон: снег бывает именно таким, как я писал: палевым, розовым, голубым.
— Так этот вот снег, — указал кругом Чуковский умирающей рукой, — какой же, по-вашему, — палевый, голубой, розовый?
— Снег этот явно зеленый — ответил я, — и это вы должны видеть: ведь на нем отражается зелень сосен.
— А-а, — вскричал Чуковский, — та-ак! В таком случае пойдемте сейчас же к Илье Ефимовичу (Репину. — И. Ш.), и пусть он сам при мне вам скажет, что снег — белый.
И вот они у Репина.
— Илья Ефимович! Скажите, пожалуйста, хотя бы вы ему, вот этому, — тут широкий размах длинных рук в мою сторону, — скажите ему, что снег — белый!
— Корней Иванович, а вы учили физику? — вместо ответа спросил Репин.
— Учил, Илья Ефимович, я был в гимназии.
— Так почему же вы не знаете, что белого одета в природе не существует?
Репин имел, мне тогда казалось, рассерженный вид, и Чуковский не мог этого не заметить, но он показал рукою на снег около дачи под елями и соснами и спросил, повысив голос:
— Хорошо, а этот вот снег какой, какого цвета?
Репин пригляделся к снегу и сказал, теперь уже более отходчиво:
— Я не знаю, каким вам назвал его Сергей Николаевич, но я бы лично… Я бы лично написал бы его, разумеется, зеленоватым-… а местами даже и гуще… в тенях — просто зеленым».
Надо быть наблюдательным, чтобы видеть в природе великое множество красок, цветов, оттенков, часто неожиданных и поразительных. Не всякий замечает, что рука девушки, сидящей у куста сирени, — зеленая, а на шее ярко-голубым пятном легло отражение от переплета книги. Изобрази такое писатель или художник, и кое-кто скажет: «Неправда, выдумка. Где это видано — зеленое лицо?» Ценский смотрит на предметы, на природу глазами наблюдательного художника-реалиста.
Одновременно с «Печалью полей» Ценский написал два рассказа:. «Благую весть», рисующую его одинокую жизнь в Алуште, и «Пищимуху» (впоследствии переименован в «Воинский начальник»). Имя подполковника Пищимухи, колоритного типа сверхслужбиста, стало нарицательным. «Пищимуха и к себе строг. Встает он всегда в семь часов, а когда случится ему проспать, сам ставит себя на час под ружье: берет у своего солдата выкладку и винтовку и стоит не шевелясь, по правилам, минута в минуту час».
В пяти строках — весь Пищимуха.
Глава седьмая
Встреча с Репиным. «Движения». Опять в путь-дорогу. Критики заговорили
Это стало традицией: осенью Сергеев-Ценский уезжал из Алушты в Петербург. Там у него была не только рабочая комната в «Пале-Рояле», но и «свой журнал — «Современный мир», где он печатал большинство произведений.
Октябрь 1909 года застал Сергея Николаевича в «Пале-Рояле»: он писал для «Современного мира» стихотворение в прозе «Улыбки», а для альманаха «Италия» — в пользу пострадавших от землетрясения — тоже стихотворение в прозе «Белые птицы».
Как-то, прогуливаясь по Невскому проспекту, он встретил знакомого московского учителя. Разговорились. Тот между прочим сообщил, что это он в свое время рекомендовал «универсального учителя Сергеева» предприимчивому помещику Францу Францевичу. Ценский нахмурился.
— Значит, вас я должен бить?!
— Вы уж извините, Сергей Николаевич, дело прошлое. Не думал я, что все так обернется. Да и вы не впустую у него время провели — сюжетик получили. Я ведь читал ваш «Дифтерит» и сразу догадался, что ваш Модест Гаврилович списан с Франца Францевича. Не так ли?