Поначалу чиновники, с которыми пришлось иметь дело Льву и его отцу, были не слишком дружелюбны: беженцы из Баку не стоили их внимания. В итоге всех революционных потрясений этот город и окружавшая его пустыня были объявлены Красноводской социалистической республикой, и хотя к большевикам она отношения не имела, пренебрежение к высокопоставленным представителям прежнего режима было весьма ощутимо. Кроме того, казалось, что едва ли не каждый в этом городе занимает важный пост — министра или кого-то в этом роде. Однако, когда Абрам сделал запрос относительно принадлежавшей ему собственности, отношение к нему вдруг резко изменилось. Как выяснилось, его управляющий занимал в новообразованной республике пост министра иностранных дел и, разумеется, был не последним человеком в местных политических кругах. Специально собравшийся для этой цели комитет вскоре организовал официальное чествование Льва и его отца. В книге «Нефть и кровь на Востоке» Лев с юмором описывает торжественное шествие по улицам города, устроенное в их честь и возглавляемое министром иностранных дел. Но как только он по-братски обнял Льва, тот почувствовал боль в руке. Когда Лев смог осмотреть болезненное место, он убедился в том, что его укусил какой-то особенно голодный клоп, выбравшийся из рукава сего высокопоставленного чиновника.
В предоставленном им жилище их поджидала та же проблема. «Я так и не смог привыкнуть к жизни среди клопов и немытых женщин», — вспоминал Лев впоследствии. Сказочный Восток его воображения предстал перед ним в своем истинном, неприкрашенном виде, и Лев принялся умолять отца найти другое жилье. В конце концов отец и сын Нусимбаумы переселились в единственное помещение, где имелась уборная европейского типа: они перебрались в городской кинотеатр. Вспоминая об этом, Лев писал, что позднее ему приходилось ночевать на бильярдных столах, под брюхом карабахского осла, между горбами верблюда, даже в синагоге, однако красноводский кинотеатр остался в его памяти как самое прекрасное и самое необычное место для ночлега, какое только случалось в его жизни. В этом кинотеатре, вспоминал Лев, «вероятно, единственном заведении подобного рода между Каспийским морем и могилой Тимура», и прежде не так уж часто крутили кино, а теперь правительство республики вообще отменило показ фильмов — в связи с пребыванием зарубежных гостей. Правда, в конце концов «местное население стало требовать, чтобы им вернули киносеансы». Тогда городские власти «попросили разрешить им время от времени использовать помещение для развлечения публики». Принимая во внимание взрывоопасную общественную ситуацию, пришлось подчиниться воле народа.
Жизнь в кинотеатре была однообразной, хотя время от времени там действительно показывали кинофильмы. Лев много времени проводил за разговорами с единственным европейцем, жившим в городе, — стариком-немцем, бароном фон Остен-Закеном, который вместе со своей женой, тоже немкой, прожил в Красноводске целых тридцать лет. Поскольку барон не желал иметь дела с «цветными», а таковыми были все местные жители, он весьма редко покидал собственный дом. Понятно, что он охотно беседовал с молодым беженцем из Баку. До сих пор Льву не доводилось так много говорить о Германии. При этом они практически не обсуждали текущую ситуацию в Туркестане или же в мусульманской части России: барону больше всего хотелось говорить о своей родине.
Через отца Лев познакомился с начальником полиции Красноводска, грузинским князем Аланией, который после крушения царизма тут же стал социалистом-революционером и, находясь в меньшинстве, вошел в союз с теми силами, которые правили в Красноводской республике. Князь рассказывал Льву о различных проблемах поддержания правопорядка в этом регионе. Экономическое положение республики было весьма тяжелым — печать на бумажных деньгах, ходивших здесь, была односторонней: типографскую краску экономили. Лев вспоминал, как писал различные сатирические вирши на оборотной, чистой стороне таких банкнот, не имевших почти никакой ценности. Правительству постоянно приходилось бороться с фальшивомонетчиками. Министр финансов даже выпустил инструкцию, разъяснявшую, что любую банкноту, которая покажется подозрительной, следовало смочить водой. Настоящая «линяла», поддельная оставалась прежней.