— Не могу! И ты не можешь! Ты другой стал, ты под меня перекроен! Тебе только со мной хорошо будет! Ладно, я, но ты себя наказываешь!
— Ты несёшь бред.
— Ты знаешь, что это не бред.
Я знаю, что это не бред. Он действительно приручил меня к себе, «перекроил». Но это касается только тела! Хочу его, хочу просыпаться рядом, хочу чувствовать его взгляд, хочу забираться в его жёсткие волосы. Но не хочу быть объектом и добычей! И знаю, что Роман — большой мальчик — его не перевоспитать, не исправить, он будет лгать всегда — профессиональное.
Я высвобождаюсь от его рук:
— Рома, я справлюсь с собой. Моя привязанность не смертельна. Поэтому отвали!
— Пойми, всё, что я наворотил, получилось спонтанно. Чтобы оставить тебя в доме тогда, мне пришлось сочинять на ходу, сам рассуди — ты бы не остался! А потом как ком. Поверь, никакого особого сценария не было.
— Да плевать! С аварией не могло получиться спонтанно, ты переборщил!
— Иначе ты бы никогда мне не признался, что любишь. А перед лицом смерти похеру все эти гомофобские идеи и сомнения. Я тебе помог.
— Да ты экзистенциалист! Вот теперь помогай себе сам!
Пытаюсь уйти, волчара вновь хватается за меня, через спину прижимает к себе. Не вижу, что он шарит там одной рукой? Пытаюсь, скосив глаза, посмотреть в зеркало. Роман, обхватив меня левой рукой, прижав к себе и к дверному косяку, правой рукой что-то вынимает из кармана своего плаща, встряхивает, чувствую странный запах. Роман резко закрывает мне носоглотку какой-то тряпкой, но не душит, я вдыхаю через неё… и шибает в мозг, остро, рвотно, спазм в горле спускается в лёгкие. Чёрт, слабость, мозг поплыл, не могу стоять, не могу… гаснет.
Мне что-то снится, какая-то бурда. Настя ревёт и орёт на меня, убегает, я за ней бегу, но ноги ватные, не слушаются, Настя всё дальше, я понимаю, что это уже не Настя. Это Алина. Я кричу ей: «Стой, вернись!» Вижу, что она бежит не от меня, а к какому-то человеку, присматриваюсь, бред — к настоящему Орландо Блуму. Я начинаю реветь, мне обидно, я кричу: «Я лучше, я лучше! Возьми меня! Будь со мной!» Задыхаюсь, кружится голова, а Алинка поворачивается и мужским голосом отвечает: «Конечно, ты лучше! Буду с тобой, возьму тебя, обязательно…» И меня тошнит от этого контраста — черноглазая, худенькая девочка и глубокий мужской голос с хрипотцой. И чувствую, что тошнит натурально…
Неведомая сила приподнимает меня, нагибает, и я выплёскиваю весь свой сон в какой-то тазик… Уже не сплю, вижу паркетный пол и тазик, свою рвоту, меня полощет беспрестанно. Когда чуть отдышался, меня откидывают назад, вытирают лицо, открываю глаза — Роман. Где я? Выдавливаю из себя почти стон:
— Что со мной?
— Прости, прости… — шепчет Роман, горестно сдвинув брови. — Выпей вот это, должно помочь…
Пью из его рук, какая-то кислятина. Вновь спазм, но не до рвоты. Болит затылок, сухо во рту, шум в ушах. Не могу вспомнить, что со мной было?
— Отдыхай, — заботливо шепчет Роман, — я рядом!
Отдыхаю, но не сплю. Валяюсь с закрытыми глазами. Ощущение, что тебя качает на волнах. Напрягаю сознание. Начинаю вспоминать. Влад. Зеркало. Роман. Его руки. Я тебя люблю. Отвали. Тряпка. Алина. Чёрт! Он меня чем-то обнёс, и я потерял сознание! Неисправим.
Потом всё-таки засыпаю.
Проснулся, и за окном яркое солнце, утро. Рядом в постели с голым мной лежит Роман, он-то как раз одет. Спит. Разглядываю его. Выражение лица детское какое-то! Губки надул, щёку сплющил, брови расправлены. Одна рука под щекой, другая между коленок. Ну просто идиллия. Я ищу глазами, где моя одежда. Понимаю, что в комнате её нет. Хм, надену его! И уйду. Осторожно спускаю ноги, выпутав их из одеяла, встаю… Чёрт! Пол куда-то побежал! Сила земного притяжения есть! Сейчас будет больно… Но нет! Меня ловят и подтаскивают к постели. Заботливо смотрят в лицо и ласково шепчут в ухо:
— Ты куда, дурачок?
— Домой, — вяло отвечаю я.
— Ты дома. Лежи, ты ещё слаб.
— Зачем ты это сделал?
Роман пристально смотрит на меня и отвечает просто:
— Затем!
— Ты меня похитил?
— Да.
— Зачем?
— За этим…
Он наклоняется ко мне, целует, поглощает меня, но при этом нежен. Слышу чей-то стон, понимаю, что мой. Я уже успел соскучиться по нему? Да. Ощущения обострены, так как лежу расслабленный. А Роман спускается по шее, ставит отметины на ключицах, целует грудь, лижет соски, залезает в подмышки, дышит там, кусает кожу на боку, направляется в живот… Чувствую, что хотя организм и слаб, один орган бодр и весел, запел заунывно, заколотил от основания.
— Рома, не надо, я прош-ш-шу…
— Надо.
Спускается к ногам. Роман выцеловывает, вылизывает дорожки и орнаменты на коже, а я только способен вцепившись в его волосы умолять:
— Ты опять, опять меня унижаешь! Прекрати…
Он не отвечает, ест меня, причмокивая, заражает своим аппетитом, обнюхивает и пробует мои бёдра, коленки, пятки и пальцы. Добавляет руки, и я понимаю, что уже ничего не понимаю, я слышу только своё дыхание, в мозгу рефреном звучит: «Ещё, ещё, ещё…» Слышу, как кто-то разговаривает совсем рядом, какой-то радиоспектакль:
— О-о-оу… ещё, хочу тебя.
— И ты меня получишь!
— М-м-м… не могу терпеть.
— Я вижу, иду туда…
— О-о-оу, ты так хорош! Мне так хорошо! Р-р-р-рома…
— И ты хорош.
Роман наконец достигает паха, и мне становится жарко в его рту, расплавляюсь, истекаю. Уже не слышу голосов, только хлюпание, стоны, дыхание. Уже нет слабости в организме, весь напряжён и выгнут навстречу своему лгуну. Он выпускает мой член, останавливает руки на окаменевших яйцах и спрашивает:
— Ты любишь меня?
— Да, да, да… не мучай. — Я ищу его голову руками, пытаюсь склонить её к паху.
— Останешься со мной?
— Да, да, да… не останавливайся.
И он склоняется и поглощает. Меня же затрясло, забило и закружило, кончаю в него, ору. Чёртов ублюдок… Как он мастерски делает минет, я просто никакой, а Роман ещё и вылизывает меня, не даёт спать, подползает ближе к лицу, тормошит:
— Юленька, я люблю тебя, тебе хорошо со мной?
— Да-а-а, — хриплю я.
— Так будет всегда… ты останешься?
Но я уже в реальности, я отвечаю:
— Нет.
— Что ж, давай повторим…
— Не-е-ет…
Но он меня не слышит, начинает заново. А я как безвольная тряпка, он вертит мной, как хочет. В сознании пульсируют мысли: «Он меня хочет привязать к себе крепче, хочет, чтобы я был его рабом, чтобы я умолял его губы и руки быть на мне… Он хочет, чтобы я не уходил… Нет, я выдержу. Надо думать о плохом, о том, как он по-свински поступил со мной, нужно абстрагироваться, обесчувстветь, сопротивляться…» Он переворачивает меня на живот, исследует спину, поясницу, сидя на мне верхом. Это массаж, как приятно! Гад! Целует в спинную ось, прозванивает каждую косточку, водит волосами, щекочет, гладит. Мнёт чёртовы ягодицы, и ладно бы просто мял! Идиот, придурок, извращенец! Залезает лицом в мою щель, это же ужасно стыдно, и щекотно, и прия-а-а-тно! Надо настроиться, нельзя возбуждаться, надо быть сильным! Роман гудит в меня:
— Можно я войду? Ты согласен?
— С-с-ссогласен, — это я ответил? Не-е-ет, не может быть! Где же моя воля? Где же моя сила? Вся сила в той башне, что в паху вновь выстраивается. Остальная крепость сдалась, тянется навстречу победителю, и только в этой башне жизнь, страсть, бой…
Пальцы Романа победно и нагло врываются в мой проход, вертятся, растягивают. Заставляют меня стонать снова и снова. А когда ворвался главный «воин», проталкиваясь короткими толчками, я даже дышать перестал. Чёрт, я побеждён! Победителю достаётся всё: и мой хуй, толкающий белый флаг наружу, и мой стон, молящий о пощаде, и мой позвоночник, изогнутый в экстазе, и мои слёзы… счастья. Я их не контролирую.