- Скажем, княгиня, скажем. Не торопи события, рано.
- Под началом его превосходительства шахство можно завоевать, не то что рассеять горстку разбойников! - угодливо выскочил вперед недавно прибывший в полк капитан из Петербурга.
Княгиня ответила ему уже вполне серьезно, без тени улыбки:
- Не переоцените свои силы, господа. Вы могучи, но туземцы быстры и ловки; их просто так не ухватишь.
- Перед мощью империи все спасуют! - не унимался петербуржец. Но старые кавказцы явно не разделяли его непомерного пыла. Почувствовав в общем молчании неудовольствие своей пылкостью, капитан стушевался. Пауза становилась грозной.
Дабы спасти положение, полковник обратился к губернаторше:
- А вы, ваше сиятельство, сами уже повидали эту "кавказскую орлицу"? Говорят, прелюбопытно-с...
- Нет, не видала. Генерал все обещает мне устроить это маленькое развлечение, но никак времени не выберет.
- Никакая она не орлица! Просто ворона с обломанными крыльями и черным хвостом, из которого уже успели понадергать перьев,- мрачно сказал поручик из зангезурских беков, которому Гачаг Наби успел в свое время основательно насолить.
- Нет-нет! - запротестовала княгиня.- Унижать достойного врага - значит уменьшать весомость своей победы. Конечно, эта женщина - явление незаурядное. И вообще, если все так просто, господа, что же вы собираетесь в столь обстоятельный поход, не забыв и артиллерию прихватить?
- Любой поход Российской Империи против дряхлого Востока должен выглядеть внушительно,- продолжал не желающий смиряться бек.
- Ну, в таком случае я желаю вам успеха! - весело сказала княгиня, которая никак не желала закончить этот разговор на столь грустной ноте.- Благословляю вас, господа!
Она стояла посреди комнаты - красивая, пышущая здоровьем, раскрасневшаяся, и офицеры впрямь почувствовали себя не провинциальными вояками, уже забывающими, с какого конца заряжаются ружья, а смелыми и бравыми рубаками, которых провожает на подвиги прекрасная дама. Все они смотрели на губернаторшу восхищенно, и полковник не выдержал первым:
- Ручку извольте пожаловать, сударыня, Минерва вы наша!
И приложился к пухлой руке почтительным, но долгим и нежным поцелуем. За ним подходили один за другим офицеры, не упустив случая сказать очаровательной воительнице слова почтения и восхищения. Княгиня каждому находила доброе слово, а тех, кто постарше, матерински целовала в темя.
А генерал-губернатор... Что генерал-губернатор! Он сам не знал, радоваться или грустить от того, как загорались глаза и щеки у подчиненных, бросавших украдкой умиленные взоры на его добродетельную супругу.
Глава восьмидесятая
Не прав тот, кто думает, что время бесстрастно и размеренно. Это совсем не так. В решительные периоды нашей жизни время обладает поразительной способностью сжиматься, словно мощная стальная пружина, и хотя протяженность его как бы становится меньше, но в нем ощущается страшная и грозная сила, чего не могут не заметить чуткая душа и умное сердце.
Теперь, видимо, не часы, а минуты решали судьбу противостоящих сторон.
Минута победы!
Минута падения!
И то, и то - лишь миг, лишь ничтожно малый отрезок времени. Но сколь различна ценность их в жизни--человеческой, а иной раз - и в течении истории.
Дорога, ведущая к гёрусскому каземату, стала теперь для Гачага Наби и дорогой жизни, и дорогой смерти. Гачаг Хаджар призывала Гачага Наби освободить ее из плена. Громыхая оковами, звеня цепями, метавшаяся в клетке львица ждала спасения от своего друга, возлюбленного, но, одновременно - господина и повелителя.
Мог ли он остаться глухим к этому зову? Конечно, нет. Он был готов сокрушить горную гряду, осушить море и перевернуть землю - лишь бы освободить подругу. И никому другому доверить ее освобождение он не мог и не хотел.
- О чем вы задумались, друзья? - спросил он у окружавших его близких, когда в хижине Карапета наступила тишина. Кузнец Томас ответил за всех:
- Лучше ты, Ало-оглы, скажи нам, что ты думаешь делать...
- Что говорить, действовать надо...
- Это ясно, но что нам предпринять?
Никто другой не рискнул бы наступать на вспыльчивого Га-чага, пока он сам не решил сказать, что именно им задумано. Но великан Томас, ковавший всю жизнь из раскаленного железа любые поделки искусней, чем хорошая хозяйка лепит дюшбара и кутабы из теста, вообще не знал страха ни перед кем.
Гачаг Наби вспыхнул на миг, но сдержался и ответил по-прежнему загадочно:
- Темна дорога ночью...
- А мы не застрянем на этой темной дороге?
Ало-оглы помедлил с-ответом.
- Я решил пойти за ней в каземат.
- Как?
- Подкоп почти закончен.
- Так лучше пойду я! - решительно сказал Томас.- У кузнецов и руки железные. Я в полчаса разворошу камни, которыми засыпан ход из подземного лаза во двор тюрьмы, и справлюсь с этим быстрее, чем кто-нибудь другой. А времени терять нельзя.
- Нет,- качнул головой Гачаг Наби.- Пойти должен только я сам.
- Мы с тобой! - воскликнули сразу несколько голосов.
- Нет,- снова сказал Ало-оглы.- Лаз тесный. Идти должен только один человек. Остальные будут ему помехой.
И, не добавив более ни слова, Гачаг Наби стал собираться в опасный путь.
Он снял с себя рубаху Карапета, на которой запеклись капли крови двух негодяев, сложил ее аккуратно и стал натягивать заранее приготовленные выцветшие рубаху и штаны из тонкого холста, в которых когда-то возился на огороде возле своего дома. Снял чарыки, оставшись босым, голову повязал тоже старым, некогда красным платком. Кинжал повесил себе на шею, привязав к ножнам недлинный шнурок.
Одевшись, он велел Карапету:
- Теперь, дорогой, быстро ступай на свое место, в каземат.
- Что я там должен сделать?
- Убрать сторожа, который торчит около камеры Ханали-кызы.
- Убить?!!
Все затаили дыхание, и Гачаг Наби, усмехнувшись, погрозил стражнику пальцем. Карапет нервно облизнул языком мгновенно пересохшие губы. Потом он отошел в сторону, боязливо покачав головой.
Однако смятение его было недолгим. Уже через минуту он сам подошел к Гачагу:
- Ало-оглы, ты боишься, что я не смогу убить, если понадобится? Смогу, поверь мне!
- Верю мой храбрый Карапет, но пока от тебя этого и не требуется.
- Так что же нужно?
- Пусти в ход свое испытанное оружие!
Гачаг Наби кивнул в угол хижины, где стоял небольшой дубовый бочонок с чачей.
- Напои сукина сына так, чтобы он головы поднять не мог!
- А если он пить не захочет?.. Гачаг опять усмехнулся:
- Захочет, если как следует попросишь!
- Потом?
- Открой дверь камеры Хаджар.
- А потом?
- Когда мы уйдем подземным ходом, открой камеру Лейсана и спасайтесь с ним тем же путем. Или переодень его в форменную одежду и выведи за ворота.
- Хорошо.
- Во всех случаях, сбор в известном всем месте у перевала.
- А если мы попадемся?
Гачаг Наби погладил пышные усы.
- Что я могу тебе сказать? Постараемся, чтобы это не случилось.
Тут Ало-оглы перехватил взгляд, которым Айкануш впилась в Карапета. В нем было столько любви и тревоги...
- Ну как, дитя Кафана? - спросил молодую женщину Гачаг. - Боишься за мужа? Не надо. Он у тебя парень крепкий. Справится.
Никогда Айкануш не любила мужа так сильно, как в эту минуту, и никогда еще так не тревожилась за него.
- Бог милостив! - вздохнула она.- Бог даст, обойдется.- И она повернулась к иконе с теплившейся перед ней лампадкой:
- Сохрани мне Карапета, Иисус, сын девы Марии! - прошептала она, истово крестясь.- Сохранишь?
Но нарисованный на темной доске Христос смотрел на нее загадочно и не отвечал.
Глава восемьдесят первая
И лев мечется, если попадет в клетку.
Конечно, "кавказская орлица" держалась достойно и гордо. Сдаться на милость врага - даже мысль об этом была для нее неприемлема. Сдаться - значит утерять навсегда честь и гордость, а кто лишился этих двух достояний, тому ни к чему и все остальные блага мира.