Нет, даже в самое трудное время Ханали-кызы не упускала случая показать врагу свои острые зубки, не считаясь с тем, какая кара ей за это будет уготована.
Каждая победа в таких условиях - победа трижды. Взяв верх над самим генерал-губернатором, Хаджар, конечно, даже несколько возгордилась. Еще бы, мало кто из храбрецов-гачагов мог бы таким похвастать! Не раз те, кто не кланялся пулям в бою, теряли свою смелость перед лицом представителей власти. Она - выстояла. Это принесло мятежному сердцу Хаджар гордость и некоторое успокоение.
Однако, конечно, и плен, и полная неясность дальнейшей судьбы ложились ей на плечи тяжелым бременем.
То, что Гачаг Наби побывал у лее в камере, наполнило Ханали-кызы гордостью за мужа. Подумать только, под носом у самых злейших врагов... Дерзко, почти не таясь... Вот это герой! Вот это храбрец!
Трудно представить, чем бы все это кончилось, если бы его опознал кто-нибудь из недругов...
Зачем Ало-оглы приходил, Хаджар, конечно, не знала, и гадать не пыталась. Ясно, что он делает все, чтобы помочь ей. А как он решил поступить - это его мужское дело.
Конечно, она уже в этот вечер отметила, что почему-то вдруг исчезли два отпетых негодяя - начальник тюрьмы и фельдшер, которые до сих пор ее надолго в покое не оставляли. Обычно по десять раз за вечер заглянут в глазок или откроют дверь, чтобы взглянуть, надежно ли скована пленница. Почему они исчезли?
Может, мучают заключенных пытками и побоями? А может... Для таких размышлений у Хаджар были основания - не раз слышала, что она пока избавлена от унизительной муки пыток. Конечно, такие великаны могут что хочешь сделать, даже если поймают человека на улице. А уж в каземате, когда заключенные полностью в их власти... И когда жестокость им даже ставится в заслугу...
А все же - неужели Гачаг Наби казнил их? Зная мужа, Хаджар вполне могла в это поверить.
Ну и что ж, если мучители - косая сажень в плечах, а Ало-оглы невелик ростом? Зато он велик духом, а это куда важнее. Он, только он может избавить ее и всех остальных заключенных от томительного рабства и ежедневной опасности. Он вполне может так рассчитаться с проклятыми палачами, что каждый следующий начальник тюрьмы будет относиться к своим заключенным с уважением и опаской, потому что будет знать - зангезурец и в неволе опасен, он не игрушка для кулаков дюжих сторожей и не мяч, который свирепые псы-стражники смогут гонять от одной стены к другой, нет! Потому что и здесь, в каменных стенах, он остается частью замечательного сообщества храбрых и достойных людей, умеющих постоять друг за друга.
Можно сказать и так: Зангезур - это сила!
Та сила, которая совершенно сломила уездного начальника, полковника Белобородова. Та сила, которая поставила в весьма сложное положение перед наместником гянджинского генерал-губернатора. А самого наместника - в столь же незавидное положение перед Петербургом.
Да, да, так и запомните: зангезурцы никогда не бросятся в ноги своим покорителям!
Все эти мысли каждый день и час пульсировали в сердце Хад-жар. Не покинули они ее и в этот момент; однако, скажем прямо, горела она не столько чувством гордости, сколько казалась озаренной пламенем своей любви. Она предвкушала, что уже недалек тот час, когда так или иначе, но перед ней растворится дверь темницы и на пороге окажется он, муж, любимый, единственный, ее Наби.
- Вот я и пришел к тебе, Хаджар, дочь Ханали...
- Зачем же ты пришел, славный Гачаг Наби?
- Увидеть тебя, Хаджар...
- Но ведь ты совсем недавно смотрел мне в глаза, сын Ало?
- Да, смотрел. Скажу больше - именно я в тот день открывал дверь твоей камеры...
- Зачем ты приходил тогда, сын Ало, и зачем пришел теперь?
- Тогда я пришел, чтобы поддержать в твоем сердце надежду и любовь, дочь Ханали, а теперь пришел, чтобы взять тебя за руку и увести за собой!
- Где ты, Наби? - вздрагивала Хаджар, потому что видение растворялось во мгле и не на чем было ей остановить свой взгляд. - Приходи! Спаси меня! Увези меня в горы!
Хаджар не знала, откуда придет Гачаг Наби в каземат. Может из-под земли явится, может, с неба соколом упадет. Но он обязательно будет здесь, чтобы снять со своей подруги оковы и вернуть ее в трудную, но прекрасную жизнь, из которой она была столь безжалостно вырвана.
А когда она выйдет...
Дойдя до этого порога в своих размышлениях, дочь Ханали наглядно показала нам, что не зря ее называют львицей. Потому что мечты, которые ее обуревали, остались бы непонятными не только любой другой женщине на земле, но и едва ли один из тысячи мужчин смог бы так рассуждать и чувствовать. Оказавшись на свободе, в первый же час Хаджар направила бы свои стопы...
Нет. Пока не надо рассказывать дальше. Всё так удивительно и странно, что не стоит прежде времени рассказывать о ее планах. Дай аллах, чтобы свершилось, наконец, освобождение, а потом уже придет черед всего остального.
И перед воспаленным взором Хаджар вновь и вновь вставало любимое лицо:
- Кто я без тебя, мой Наби?
- Кто я без тебя, моя Хаджар?
- Ты смел и прекрасен, мой Наби!
- Ты смела и прекрасна, моя Хаджар!
- В бою и любви... В бою и любви...
Истомленный долгой тишиной, чуткий слух Хаджар ловил шорохи, доносящиеся извне. Уже несколько дней как ей стало казаться, что она слышит слабые звуки где-то в глубинах земли. Теперь эти звуки становились отчетливей, и она могла уже сказать с уверенностью: шум приближается. А с ним приближается и минута, когда порвутся, словно паутина, железные цепи, и она взлетит в бескрайнее небо свободной птицей...
Глухой стук кирки о пористый камень был для нее слаще райской музыки. Тем более, что она не сомневалась - кирка эта в руках ее любимого!
Хаджар чутко прислушивалась и к шагам надзирателя, бессменно дежурящего перед камерой. Мерно и непрестанно раздавались они по гулкому коридору, отдаваясь эхом в каменных крутых арках.
Раз... Два... Три... Пять... Десять... Пятнадцать... От угла до другого угла - потом всё сначала.
Но вот - шаги сбились и затихли...
Что там? Что произошло?
- О, Наби! Скорей! Выпусти меня отсюда!
- А не ты ли говорила мне, Хаджар, что не к лицу орлице попадать в неволю, а уж попав,- не вырваться самой, а?
- Говорила, Наби, говорила...
- Ну, а что теперь?
- Теперь я взываю к тебе! Приди, Наби! Цепи мои тяжелы, силы мои истощены... Спаси меня, Наби!
И опять образ любимого расплылся в ночи. Вместо него вдруг перед глазами появился генерал-губернатор в великолепном мундире, шитом золотом; его кресты и эполеты сверкали во мраке. Он смотрел на Хаджар и улыбался зловеще. А за ним вдруг возникла громадная фигура самого императора, еще более величественного и надменного. Он даже не смотрел в ее сторону, но Хаджар не могла не ощутить презрение царя к ней и ко всем маленьким людишкам, составляющим его великий народ.
Ах, не цепи страшны. Они из того же железа, что и ободья колес на долговязых арбах, везущих зерно в амбары с мирных полей. Что цепи? Отдать их в золотые руки мастера Томаса, и он превратит их в нужные и полезные вещи... Собрать бы цепи и кандалы из всех казематов - каждому быку и ослику хватило бы на подковы, чтобы они не скользили, не сбивали копыт в своих ежедневных добрых трудах... Не цепи страшны, нет. Люди страшны, которые готовы одеть оковы на каждого, кто ищет справедливости. Исчезни они - и солнце, взойдя на небеса, озарит лачуги бедняков теплыми лучами счастья и благоденствия. Станут прекрасными и спокойными плодородные долины Зангезура и крутые склоны, покрытые курчавой растительностью.
Если бы каждый пользовался плодами рук своих, если бы каждый оставался хозяином в собственном доме - какой прекрасной стала бы жизнь! Но - где эти дни? Откуда придут они на нашу землю, если мы не призовем их сами?
Влажные огромные глаза Хаджар подозрительно заблестели.
- Увидим мы эти чудесные дни. А не увидим - значит, их дождутся другие и вспомнят нас добрым словом.
Глава восемьдесят вторая
Страшным был мир в те дни. Нигде не было просвета для того, кто трудился, не разгибая спины. Были, конечно, и тогда люди, которые понимали, что впереди обязательно замаячат светлые дни! Но таких провидцев было не много. Большинству жизнь казалась бессрочной каторгой, к которой они приговорены еще до своего рождения и от которой невозможно избавиться никакими силами.