Если бы было нечто такое в естестве людей, что оправдало бы эту разницу в жизненном предназначении — можно было бы хоть не отчаиваться столь безответно. Но — где она, эта причина различий? Где логика? Почему те, кто топчут право и справедливость, должны утопать в роскоши, а те, кто ищут добродетели, — те гниют в тюрьмах?
Слава аллаху, что находятся смельчаки, которые не хотят терпеть этой гнусной несуразицы. Слава аллаху, что есть такие, как Хаджар и Наби, которые готовы сражаться во имя иной жизни. И во имя друг друга…
Все рассуждения Хаджар, рано или поздно, но обязательно приводили ее к воспоминаниям о Наби — и тут их цепь прерывалась. И где там взять логику, когда стремятся друг к другу два любящих сердца? Есть вещи и посильнее логики…
Как Хаджар жаждала появления Наби! Что ей до того, что это просто невозможно. Нетрудно ведь догадаться — нет ему пути в каменный мешок тюрьмы. Потому что, войдя в нее — он уже никогда отсюда живым не выйдет.
Хаджар понимала это. И не хотела Гачагу Наби пленения и смерти. Но она хотела, чтобы он непременно был рядом. Можно ли осудить любящую женщину за подобное желание?
Впрочем, каждый раз, подумав о том, она немедленно спохватывалась. Ей начинало вдруг чудиться, что она слышит голоса:
— Эй! Знайте — Гачага Наби убили при попытке проникнуть к его жене Хаджар!
Тогда ее бросало в жар и холод. Она представляла себе, как безжалостные пули одна за другой впиваются в Ало-оглы, пронизывают его насквозь, превращая в решето — и вот, наконец, самая подлая проходит сквозь большое сердце Наби, из которого бьет поток густой алой крови.
— Что вы делаете? — кричит Хаджар и задыхается от собственного крика. — Что вы делаете? Разве можно столько стрелять в человека? Смотрите, на нем уже и места живого нет… Остановитесь!
Хаджар при этом становилось так страшно, что она закрывала глаза руками, словно маленькая девочка, и начинала убеждать себя в обратном:
— Нет, нет! Это не может случиться! Ни одна пуля не настигнет Наби! Он ведь заворожен, заговорен от пуль… Нет, нет! И ей становилось легче. Тогда снова немедленно ею овладевали прежние желания.
— Пусть он придет! Ну, пусть он окажется здесь, целый и невредимый! Пусть появится хоть на один миг! Ведь не мог же он забыть меня? Ведь он говорил, что со мной никто не сравнится. Я много раз замечала на свадьбах и празднествах ни на одну девушку он не глядел. Только я ему и нужна. Любовь его ненасытна и не знает предела…
Она припомнила вдруг, как, бывало, когда всадники настигали в пути обездоленных кочевников или проезжали через бедные села, — Наби вдруг вспыхивал ярче мака, увидев ребятишек в отрепьях или девушек в рваных платьях. Он тут же открывал хурджины, переброшенные им через седла и начинал раздавать добро, отмеряя ружьем ситец от плотных скаток:
— Возьми, красавица, сшей себе платье! И сестре сшей! И братишке… Не унывайте — аллах велик и милостив. Не век будет длиться ночь, и день для нас настанет!
Раздаст так все, что под руку подвернется, а потом, отъехав подальше, спрашивал у жены тихонько:
— Ты не рассердилась?
— За что же?
— Я ведь твое раздал…
— Делай так и дальше, милый! И у меня сердце болит, когда вижу нищету и нужду.
— Мы ведь именно за них сражаемся, — говорил он снова, как бы в утешение жене, которая совсем в этом не нуждалась. — За них! А когда победим — я и не подумаю остаться гачагом. Я снова возьму в руки посох чабана — или примусь пахать и сеять, подымая сохой жирный горный чернозем… Верно?
— Но ведь ты все позабыл, Гачаг! Как пашут и как жнут. Как бросают в землю зерна и как собирают спелые колосья.
— Что же я помню?
— Ты помнишь, как свистом вызвать верного Бозата, своего любимого скакуна серого; помнишь, как свистят пули над самой головой; помнишь холодную сталь дагестанского кинжала, спрятанного у тебя за пазухой…
— Значит, мне уже не жить иной жизнью?
— Похоже на то, Гачаг.
— И сына у нас нет, чтобы хоть он смог воспользоваться плодами нашей победы. Чтобы хоть он увидел то, что нам не увидеть…
— Не горюй, Наби. Вон сколько мальцов бегает по улочкам наших селений. Они дети нашего народа — значит, и наши дети. Какая разница?
Они умолкали; цоканье копыт их коней нарушало вечернюю тишину гор. Плечо Наби, укутанное буркой, чуть касалось плеча Хаджар. Черная бурка, — а рядом белая; белая — а рядом черная… Рядом, рядом, плечо в плечо.
Глава пятидесятая