Эта, вторая задача, была возложена на главного врача губернии. Он занимался этим поручением с большим рвением, чем когда был озабочен здоровьем генерал-губернатора. Потому как — что чувствует губернатор, известно только ему и его супруге. А запах… Извините, запах почуют все, кто приглашен на молебен. И тут никто губернскому врачу помочь не мог. Многочисленные монахи в черных рясах, длинноволосые, с тяжелыми крестами на груди, взяли на себя заботы о душе покойника. Власти занимались тем, чтобы похороны выглядели достойно. А бренное тело его, увы, уже слишком явно напоминающее о своей бренности, было доверено только его попечению.
Пожалуй, тут губернский врач рассуждал не слишком верно. Потому что генерал-губернатор, если еще не смердил, то во всяком случае, тоже был почти труп. А ему предстояло исполнить свои важные обязанности, поддержать престиж верховной власти перед пристрастными взорами ханов, беков, купцов и простого люда! Так что, надо бы меньшую часть усилий употребить на покойника уже, так сказать, готового, а большую — на того, кто готов был вот-вот переступить порог, за которым не возвращаются.
Сомнения на этот счет, правда, посещали усердного эскулапа, но он отметал их.
— В конце концов, я некоторым образом частное лицо, — говорил он себе, когда не мог не задуматься, чем все дело пахнет.
— Я врач! Врачи стоят над политикой, над интригами, над борениями светской власти! Мое дело — лекарства и клистиры, а не рассуждения. Я нахожусь на службе у государства. Мне велено — лечи губернатора — я делаю это, засучив рукава. Скажут что иное — и это мне предстоит выполнить… Я давал клятву Гиппократа и я ее не нарушу. Политика — не моя стихия…
— Ах, найти бы мне такое место на земле, где нет генералов, нет разбойников и нет этих бесконечных проблем!
Но зря он мечтал. Не было таких мест на нашей планете, нет и быть не может.
У прекрасной Клавдии Петровны были по всем этим поводам свои суждения. Она не винила мужа в том, что у него все из рук валится в последнее время. Что делать? Такова судьба. Не нами она пишется…
Но необходимо было выработать свой взгляд на вещи, свою линию поведения. И она упорно размышляла.
— Ну, допустим, убили офицера, пусть даже приближенного к государю. Но ведь идет война! На ней невозможно без жертв! Всегда на ее алтарь приносят люди свои руки, ноги — а в случае ином — и головы.
Конечно, сейчас эта смерть очень некстати, потому что будет лить воду на мельницу наших врагов. Ведь что самое страшное в глазах светского человека? Это — когда он становится предметом злословья. А злословить при дворе умеют, не сомневайтесь. Тем более, что мы попали в такой романтический край, вести из которого у каждого на языке.
— Как же — горы, горцы, прекрасные черкешенки… Орлы, видите ли, парят… Воды для поправки здоровья бьют из-под каждой скалы… Ах, Кавказ!
Нет, привести бы сюда хоть на недельку десяток светских дам, ничего не видевших в жизни, кроме паркета гостиных и умеющих ловко управляться лишь с собственными турнюрами, длинными шлейфами и не менее длинными языками! Тогда по-другому говорили бы в светских салонах…
Да — ведь не затащишь! Едут сюда либо высокопоставленные лжецы, озабоченные тем, чтобы еще больше подогреть интерес к Кавказу, где они привыкли проделывать свои грязные дела; либо восторженные писаки, поэты, которые ничего, кроме живописных склонов и прекрасных глаз знатных грузинок заметить не в состоянии. Вот и привыкли в свете передавать из уст в уста любую новость «оттуда», с дальних горных отрогов…
Да мало того, что воспевают грузинок, славящихся своей необыкновенной красотой. Хотя, скажем прямо, красавицы Петербурга ни в чем им не уступят, более того. Но вот теперь пошла раздуваться легенда о «кавказской орлице», которая всего-навсего смуглая татарочка с жесткими волосами, разбойница, у которой руки в крови! Услышали бы — да поморщились… Нет, романтика их привлекает! Того и гляди, какой-нибудь борзописец напишет вдохновенную поэму, списки которой будут экзальтированные дамы таскать в меховых пышных муфтах — и цитировать, ахая и закатывая глаза! Там, глядишь, и в Европе не прочь подхватить, повертеть, почесать языками… И невдомек им, что от этой шумихи, которая кажется там вдали, такой невинной, на деле — вред, вред и вред!
Короче говоря — сейчас все пути к отступлению отрезаны. И не стоит мужа на это настраивать. Их возвращение в Петербург не поймут и осудят. Надо здесь все довести до ума, умело разместить все акценты. Придать живописной этой истории нужные повороты и оттенить в ней роли участников. На первом месте, естественно, должен оказаться мудрый и решительный генерал-губернатор! Рядом с ним должна фигурировать неотрывно его верная и добрая супруга, его тихий ангел-хранитель.