Шли минуты, десятки минут, которые складывались в часы. Гомон стоял несусветный, а к соглашению так и не пришли… Что тут поделаешь?
Глава шестьдесят первая
Между тем в губернаторской резиденции металась, как тигрица, княгиня Клавдия Петровна, вне себя от ярости, от слабоволия и старческой нерешительности мужа. Именно в тот час, когда он должен быть сильным и властным, он распустил нюни и совсем упал духом. Нужно срочно протянуть ему руку помощи, спасти от самого себя — но как это сделать?
Генерал-губернатор и впрямь был не в себе. Мысли его путались, сердце ныло, память затуманило. Он плохо отдавал себе отчет в том, что делает. Человек, который с ним мало знаком, может и не заметить душевного надлома, потому что выражение лица генерала было, как всегда, надменным и чуть брезгливым — привычная маска не позволяла непосвященным проникнуть в его внутренний мир. Но Клавдию Петровну обмануть трудно! Она слишком хорошо знала, что означает этот остановившийся взгляд и мелкое подрагивание левой щеки.
Да и то бросалось в глаза: за время пребывания в Гёрусе, генерал-губернатор не предпринял ни одного решительного действия, не высказал ни одного сколько-нибудь значительного суждения. А с того момента, как черный гроб поместили под крышу гёрусской православной церкви, князь вообще лишился способности рассуждать. Несдержанное воображение рисовало ему омерзительные картины жуткого оскала разложившегося трупа, и генерал замирал от ужаса и отвращения. Чистый воздух зангезурских гор казался ему пропитанным запахом тлена и ладана. Генерал чувствовал, что ему не хватает дыхания, что почва уходит из-под ног, что жизнь становится непосильным бременем — и возникал раз за разом соблазн — отказаться от борьбы с самим собой, сложить руки и шагнуть с плоской крыши резиденции на гранитные булыжники мостовой…
Сдерживало его лишь единственное соображение — а ну, как не удастся умереть? Упасть-то упадешь, а вдруг господь не пошлет избавления? Оставит доживать век беспомощным калекой, дабы успела грешная душа одуматься и покаяться?
Осознав всю глубину отчаяния, охватившего генерала, княгиня сменила гнев на милость. И вовремя — гнев жен слабое подспорье мужьям! А вот ласковая женская ручка…
— Генерал, душечка…
В голосе ее звучало искреннее сострадание, и супруг взглянул на нее с надеждой.
— Что с тобой, милый?
В самые трудные минуты она говорила ему «ты»; музыкой это отдавалось в измученной генеральской душе.
— Топни ногой, накричи на всех этих хамов, дай зуботычину! И все как рукой снимет.
Губернатор пожал плечами:
— Куда мне…
— Вспомни, что ты боевой офицер, столько раз видел смерть в глаза!
— Смерть не страшна, позор страшен, княгинюшка.
— Да, и потому ты должен командовать всей этой чернью, как раньше командовал полком. Или дивизией! Представь себе, что ты перед фронтом своих славных солдатиков и нужен твой порыв, чтобы они закричали — «ура!» и бросились побеждать!
Генерал улыбнулся, глядя как воинственный огонь загорелся в кошачьих глазах его сиятельной супруги, как раскраснелись щеки в боевом задоре.
— Ну, если впереди у знамени ты, моя любовь!
— Да, генерал! Я впереди! Подымай свое войско в атаку! Его превосходительство губернатор отошел немного от тяжелых дум и даже набрался сил, чтобы пошутить:
— Вряд ли можно считать знаменем ту нухинскую тряпку, с которой ты не расстаешься… Во всяком случае, для российского воинства…
Клавдия Петровна просияла, увидев, что дело пошло на лад. Она решила подбросить дров в огонь.
— Для меня это талисман. Он принесет мне счастье. А, значит, и тебе. Так чем это не знамя?
Генерал вполне пришел в себя. И когда вдохновленная собственной храбростью супруга провозгласила: «Вперед, мой бесстрашный повелитель!», он даже соизволил улыбнуться и, перехватив рассекающую воздух нежную ручку с зажатым в ней и реющим, как настоящее знамя, зеленым куском шелка, приник к ней седеющими усами.
— Твоя доброта, княгиня, растопит ледники Зангезура и расплавит черные камни Гёруса. Ты мой добрый ангел.
— О, наконец я слышу речи, которые уже отчаялась когда-нибудь услышать вновь… Вы, кажется, снова становитесь воином и пылким любовником?
— Да, да — торопливо сказал губернатор, опасаясь, не потребует ли от него доказательств возрождения пылкая супруга немедленно. — Ты воскресила меня. Что ж, пойдем! Нас там, поди, заждались!