— Ну, уж нет! — возразила она. — Я бы этих родство забывших аристократок тоже вздернула рядом с самыми опасными преступниками!
— Вы опасный враг, Мария!
— И не скрываю этого! Я враг вам на всю жизнь!
— Но — стоит ли тогда опираться на мою руку в этой траурной процессии?
— Не о вас скорбят сегодня собравшиеся, потому я здесь…
— А может, вы держитесь за меня потому, что то же самое делает супруга его превосходительства, шествующая рядом с губернатором? I Мария вздернула нос.
— Вот уж, не образец для подражания!
— Что так?
— Жена губернатора — и является на людях с мусульманским платком на голове! Где же ее приверженность русским обычаям?
— Мария! Не забывай, что не следует быть католиком более, чем папа римский!
— Мне не нужны ваши шутки, Сергей Александрович. У меня есть убеждения, и не вам с ними спорить.
— И предел ваших желаний…
— Да, да! Я хотела бы видеть как весь мусульманский мир корчится под могучей пятой святого Георгия Победоносца и попирается копытами его коня!
Белобородое кивнул в сторону гроба:
— Но за господство надо платить, не так ли?
— Пусть! И даже не кровью одного, самого хорошего человека, а тысячами жизней! Если потребуется — нашим солдатам не привыкать умирать на полях сражений…
Белобородое не сумел удержаться от ехидного ответа:
— Стоит ли браться за столь широкие завоевания, моя воинственная Афина, если с кучкой разбойников наша империя не в силах справиться?
— Ничего…
Уездный начальник насторожился:
— О чем это вы? Не собираетесь ли схватиться с «кавказской орлицей»?
— Вы угадали. Именно с ней. Сама, собственноручно!
— Как?
Мария посмотрела на него уничтожающе:
— Ничего нет проще. Получу у губернатора разрешение побывать у заключенной — а дальше она в моих руках!
Белобородое дернул локтем так, что разбушевавшаяся супруга споткнулась:
— Не вздумайте и впрямь сотворить какую-нибудь глупость! С Гачагом Наби шутки плохи, сударыня!
К этому времени процессия подошла к церкви и потянулась в ее полутьму, где мигали слабые огоньки свечей. Генерал-губернатор подошел к гробу, склонил голову — и тут тошнотворный запах, преследовавший его все эти дни, ударил в нос. Генерал сделал было шаг к выходу — но не посмел, остановился на миг в нерешительности — и вдруг заплакал, низко опустив голову. На него смотрели недоумевающе — это не было сдержанное рыдание мужчины, потерявшего близкого друга, или скупые слезы фарисея, выставившего напоказ мнимое горе. Губернатор рыдал, как ребенок, навзрыд, непристойно, заливаясь мальчишечьим всхлипывающим плачем.
Не об «оке его величества», он, конечно, плакал. О себе. О своем дне сегодняшнем, а пуще того, о том, что ждет его завтра.
Глава шестьдесят вторая
Нельзя сказать, что Гачаг Наби был бездумным храбрецом, которым владеет только голос сердца без участия рассудка. Совсем не так. Он, конечно, понимал всю тяжесть сложившегося положения. Теперь его врагами становились все начиная от наместника и генерал-губернатора до местной знати. Любой хан или бек с радостью пожертвует жизнями десятка своих подданных, дабы изловить опасного государственного преступника и тем возвыситься во мнении начальства.
Пожалуй, единственная кучка состоятельных людей, не пылавших желанием принять участие во всеобщей погоне, были армянские купцы. Эти уже все рассчитали, все прикинули на счетах — косточка влево — ловить, косточка вправо — сидеть и делать вид, что ничего не происходит… Вправо получалось куда больше резонов. Что купцу государева благодарность? Шубы из нее, как известно, не сошьешь…
Но и эти никак не могли и не хотели демонстрировать свое особое отношение к происходящему — зачем гусей дразнить! Потому и они облеклись в траур и, причитая, всячески выражали свое сочувствие господину генерал-губернатору. Можно было подумать, что плачут кровавыми слезами по поводу потери, которую понесло славное российское офицерство.
Но эти хоть знали, где и когда стенать. Они находили способ так пройтись по улицам Гёруса, чтобы простой люд увидел и понял — им, людям деловым, эти игры в убийства и погони вовсе ни к чему. И что смертью этого пронырливого негодяя они, может, даже довольны.
А что? Ведь не будет губернатор всю жизнь держать войска в Зангезуре! Сегодня у нас убили, завтра в другом месте ножичком побалуются… Тогда заиграет полковая музыка, затопают сапоги уходящих, помаячит вдали щетка примкнутых штыков над походной колонной — и до следующего события!