Рассуждая так, почтмейстер мелкой рысцой добрался до губернаторского дома и поднял глаза лишь в последний момент, у дверей, уверенный, что господин генерал уже давно его заприметил и ждет. Однако на балконе никого не было.
«Наверно, его превосходительство спит, — подумал тогда начальник почты, — а что ему делать, как не спать? Дело его такое, он не то, что наш брат уездный чиновник. Он — захотел, поехал, куда глаза глядят, захотел — спать лег посреди дня. На то он сам себе головам.
Да и то сказать — нелегкий путь проделал господин губернатор. Бросил свои роскошные апартаменты в Гяндже и вот уже который день мучается здесь, в провинциальном Гёрусе. Его ли это дело, скажите на милость? Да… А кто виноват?
Тут ответ один — виноват Сережа, то бишь его благородие уездный начальник полковник Белобородов Сергей Иванович. Лично. И никто больше.
Разве дело уездного начальника рассуждать о величии декабристов, вместо того, чтобы ловить государственных преступников? Будь он попроворнее, пооборотистей — не пришлось бы самому генерал-губернатору брать на свои плечи чужие труды и болеть в дороге»…
Собственно, надо сказать, хитрый почтмейстер был во многих делах куда осведомленней, чем он хотел бы это показать. И даже сам с собой он несколько хитрил, произнося такие сладкие и высокопарные монологи. Дело в том, что почтмейстер был неописуемо любопытен, и когда желание одолевало его со страшной силой, он, приговаривая: «Прости, господи, согрешил!» — открывал весьма искусно приглянувшееся ему послание. Так что…
Очнулся чиновник от своих раздумий на самом пороге дома, уже в парадном, куда он сунулся, не спросясь. Но тут его грубо остановил казак, заслонивший карабином вход:
— Куда? Не велено…
— Як его превосходительству!
— Бумага есть?
— Какая?
— Пропуск!
— Да у кого взять?
— Там, — мотнул головой казак на дверь, в которую ввалился почтмейстер. Идите отсюда, господин хороший, я на посту, мне с вами гутарить не положено.
Чиновник вывалился за дверь, обескураженный более чем холодным приемом и пустился на поиски адъютанта. Не прошло и получаса, как он отыскал его во флигеле, стоявшем особняком в заднем дворе.
— Ничем не могу вам помочь, — ответил тот почтмейстеру сухо, невнимательно выслушав его сбивчивую речь. — Нет указаний принимать кого бы то ни было.
— Но у меня почта для господина губернатора! В том числе из Петербурга!
Адъютант задумался.
— А от кого?
— Ну, вам-то, господин штабс-капитан, наверняка прекрасно известно, из каких высоких инстанций пишут его высокопревосходительству! — ответил чиновник с угодливой улыбкой.
Это подействовало. После долгих раздумий офицер произнес:
— Хорошо-с. Оставьте бумаги, я передам губернатору.
— Невозможно, сударь! Я должен те письма, что собраны в этой папке, вручить лично. Такова инструкция.
Конечно, никакой такой инструкции не было, но очень уж почтмейстеру хотелось предстать перед высоким начальством. Он не ошибся в своих расчетах. Услышав магическое слово, адъютант спасовал.
Недовольно сморщившись, он все же отправился в губернаторские покои, чтобы получить указания. Но, передумав, свернул в комнаты Клавдии Петровны, которая в эти дни сама, по сути дела, правила всеми делами губернии. Княгиня соизволила дать согласие чтобы почтового чиновника допустили в губернаторский кабинет.
Адъютант вернулся:
— Прошу вас следовать за мной!
И отправился по высокой лестнице на второй этаж. Еле поспевая за молодцеватым капитаном, почтмейстер, тем не менее, успел спросить, подавляя одышку:
— Говорят, господин генерал-губернатор хворает?
— Кто говорит? — через плечо поинтересовался офицер.
— Да вот, верноподданные чиновники сокрушаются…
— Глупости! — оборвал адъютант. — Нечего вам сплетни собирать, милостивый государь.
Но назойливый посетитель не унимался, полагая выслужиться своей озабоченностью о губернаторском здоровье:
— Немудрено здесь и заболеть! Дороги у нас известно какие, ухаб на ухабе. Кого угодно измотают.
— Наше дело военное, нам ли ухабов бояться.
— А, может, он из-за этого ужасного убийства слег?
— Вы мне надоели, сударь! — рявкнул штабс-капитан, и чиновник, наконец, примолк.