Свидание супругов было столь волнующим, что и он, и она не скоро вспомнили о черной папке, доставленной почтмейстером.
Но и вернувшись в свое кресло, губернатор долго не решался вскрыть первое из целой кучи писем, ждавших своей очереди. Он не ждал ничего хорошего от посланий извне…
— Что ж, княгинюшка, с какого конверта начать?
Клавдия Петровна хорошо понимала состояние мужа и потому ответила сразу и уверенно:
— Куда спешить? Бумаги могут подождать. А пока давайте лучше пообедаем, раз уж у вас пробудился аппетит.
Она боялась, и не без оснований, что рой неприятных известий, который дремлет пока в нераспечатанных письмах, снова изжалит, уязвит супруга, потому лучше отодвинуть это мгновение. Может, час в обществе любимой жены, за столом, уставленном изысканными яствами, подкрепит и поддержит его дух.
Сам генерал смутно ощущал нечто подобное. Правда, сейчас его голова несколько прояснилась, а самочувствие стало бодрей и уверенней, но — и до былого еще ой как далеко. Поэтому перспектива вновь окунуться в рой неприятностей совсем ему не улыбалась. Поэтому он принял предложение супруги весьма благосклонно.
За обедом Клавдия Петровна щебетала о том о сем, как в лучшие времена. Болтала с мужем по-французски о том, что дают в этом году в парижских театрах, развлекала долетавшими в эту глушь, бог знает какими путями, сплетнями о старых петербургских знакомых, кокетничала, наконец!
Но если заглянуть ей в душу — она была отнюдь не так безмятежна, как это могло бы представиться постороннему наблюдателю. Более того, в душе княгини бушевала буря, отголоски которой никак не прорывались наружу, столь хорошо умела владеть собой истинная аристократка.
Вся жизнь проходила в эти минуты перед ее внутренним взором, и эта жизнь не могла принести ей ни чувства удовлетворения, ни радости.
«Поразительно, какое присутствие духа у этой дикарки, „кавказской орлицы“, — думала она, — вот уж, казалось бы — мне, наследнице десятого поколения дворян, привыкших к борьбе и чередованию взлетов, падений — мне хочется рыдать в голос от тех бед, которые сделали столь тяжелыми и трудными последние месяцы пребывания здесь, в предгорьях Кавказа. А это — подумать только… Каждый, кто повидал ее, только и твердит, как сильна духом эта черная пантера, как горят ненавистью и жаждой победы ее огненные очи… Учитесь, княгиня Клавдия Петровна! Все в ваших руках. Или вы вернете себе супруга, а царю — боевого генерала, или игра проиграна».
Щеки княгини стали пунцовыми, от чего она показалась князю еще прекраснее. Губернатор, не отрывая глаз, смотрел на жену. Что с ней происходит?
Борьба чувств отразилась на ее лице. Огонь его вдруг померк, движения стали резкими и деловыми — и перед генералом уже стояла не влюбленная женщина, а трезвый и умный политик.
— Вот что, — сказала она. — Я вам не дам эту папку, дорогой мой.
И она действительно взяла папку со стола.
— Что вы задумали, милая? — удивился генерал.
— Еще не знаю, — ответила ему верная супруга. — Может, спрячу эту папку до лучших времен. А может, просто сожгу ее.
— Как?!
— Брошу в печь, — пояснила она спокойно.
— Но печи не топлены, — только и нашелся сказать губернатор.
— Это не беда. Велю — затопят. Губернатор совсем растерялся.
— Послушайте, дорогая, — начал он.
— И слушать ничего не желаю.
— Но хоть объяснитесь…
— Изволь, мой друг. Ничего умного тебе здесь не насоветуют, — Клавдия Петровна отстранила от себя папку и оглядела ее брезгливо. — Здесь только глупые указания, не относящиеся к делу и не менее глупые запросы, от которых никому не будет прока. Хватит, дорогой. В такие минуты надо жить своим умом и не оглядываться на далеких нянек и дядюшек. Победителей не судят! А проигравшему и самые обстоятельные ответы на запросы любой канцелярии не помогут. Так что — сжечь!
Генерал залюбовался женой.
— Княгиня, вы, как всегда, неподражаемы…
— И вы тоже, — ответила ему супруга сквозь зубы.
Всю эту ночь губернаторская чета не спала. В обеих спальнях до утра горел свет, и каждый с облегчением встретил зарю в своей опостылевшей постели.
А заря над Зангезуром встает такая, что, наверное, нигде больше на свете подобной не увидеть!
Глава шестьдесят девятая
Так или иначе, решительный миг схватки неминуемо приближался. И то сказать — если караван должен месяцами или годами укрываться за стенами — что от него проку? В таком случае, даже лучше, если он погибнет, говаривали наши предки, а они в таких делах толк знали.