— Да как вы смеете?!
— Согласен, пока не вполне смею, — совершенно не меняя доброжелательности тона, ответил следователь. — Посмотрим халат, тогда. — И вдруг спросил резко: — Вы не распарывали его?! Не перепрятали золото?!
— Какое золото?! — невольно вырвалось у Богусловского, а память вмиг выхватила из недавнего прошлого и ту растерянность, какая вдруг возникла у устроителей митинга, когда поднялись на помост мужчины с халатами в руках; ту поспешность, с какой дано было пояснение на его, Богусловского, вопрос, отчего тяжелы полы халата; вспомнился и тот восторг, с каким Анна приняла известие о пулях-амулетах, — все это навалилось кучно, и ощутил наконец Богусловский опасность момента.
Усилием воли приглушил обиду и гнев, ибо, не видя за собой никакой вины, знал, что следователю нужны не эмоции, а убедительные доказательства невиновности.
— Халат мне преподнесен на митинге. В полы зашиты пули-амулеты. Для обережения от других, роковых пуль… Я сам их щупал.
— Если амулеты — дело, безусловно, примет иной оборот. — И вновь неожиданный и резкий вопрос: — Так вы, утверждаете, видели те пули?
— Пощупал. Там, на митинге. Потом коновод убрал в переметку. Дома Анна, жена, повесила со своими платьями. Подарок все же памятный…
— Ясно, — проговорил следователь, хотя по тону, каким было сказано это «ясно», было совершенно понятно, что он не верит Богусловскому. — Ясно, ясно…
И задумчиво забарабанил пальцами по сукну. Затем встрепенулся:
— Кого, товарищ Оккер, возьмем понятыми?
— Никого, кроме меня. Авторитет начальника штаба…
— Хорошо, — совершенно не стал перечить следователь. — Я согласен. — И Богусловскому: — Ведите нас.
Анна встретила гостей приветливо.
— Проходите, проходите. У меня как раз самовар готов. Сейчас и Лариса Карловна должна подойти.
— Результат осмотра халата решит вопрос, станем мы пить чай либо нет, — ответил Анне Павлантьевне следователь, вежливо кланяясь ей и вовсе, казалось, не замечая, как бледность вмиг изменила ее только что радостное, румяное лицо.
А Михаил попросил Анну:
— Ты иди к Владику. А то он проснуться может…
— Хорошо, — покорно ответила Анна, прошла в спальню, где стояла кроватка сына, и прикрыла дверь. На сына только глянула мельком, затем остановила взгляд на оставленной специально щелочке. Напряглась до предела, боясь вздохнуть, чтобы не помешать себе же услышать то, о чем говорят в гостиной.
А там водрузили на стол халат, следователь прощупал полы, хмыкнул многозначительно, затем принялся с величайшей аккуратностью отпарывать подкладку.
Замерло время. Замерло все вокруг. Только хрустят перекусываемые ножницами нитки, словно сухие ветки под неосторожным каблуком. Но вот просунул следователь пальцы в распоротую щель, вынул одну пулю, вторую, третью и — дальше уже не спешит. Понял, что кончились пули, начались червонцы, но выдерживает паузу, чтобы натянуть еще более нервы подследственного, до предела натянуть и тут же подмять его, лишить воли к сопротивлению.
— Хороша пуля! — с явной издевкой проговорил следователь, медленно вытянув и аккуратно положив на стол золотой червонец. — А вот еще! — торжествовал следователь, вытягивая следующий червонец, а за ним массивную печатку. — И вот еще!..
Для Богусловского все это казалось каким-то идиотским сном, хотя все отчетливее он осознавал трагизм своего положения.
«Кто и для чего это сделал?! Кто?! Для чего?!»
— Я вынужден вас арестовать. Обвинительное заключение вы получите в самое ближайшее время, — жестко, словно ему вовсе не свойственна была мягкость и доброта, проговорил следователь. Он диктовал условия: — Выделите, товарищ Оккер, соответствующее помещение, организуйте охрану!
— Прошу санкцию на арест, — едва сдерживая гнев, с таким же металлом в голосе заговорил Оккер. — В противном случае!..
— Не усугубляйте! — предупреждающе поднял палец следователь. — Я получил устное распоряжение моего начальника товарища Мэлова арестовать подследственного при положительном результате обыска! Доказательства налицо! Вот она — плата за предательство!
— Прежде за такое вызывали на дуэль! — встрепенувшись, резко оборвал следователя Богусловский. — А сейчас я попрошу одного: докажите мою виновность в чем-либо, тогда обвиняйте!
— Помолчи, Михаил, — мягко положив руку на плечо Богусловского, совершенно спокойно, как рассудительный старец, заговорил Оккер, и только ему было ведомо, какие усилия для этого потребовались. — У нас свой круг обязанностей, у следователя — иной. Он получил приказ и обязан его выполнить. Ты не гневи, Михаил Семеонович, его, а помоги ему. — Перекинул взгляд на следователя. — Я совершенно уверен, что мой начальник штаба — жертва ловко спланированной провокации. Именно эта версия должна лежать в основе следствия. Уверяю вас. А что касается ареста, то будем считать надежнейшим местом пребывания подследственного его дом. Ответственность полностью беру на себя.