— Стоп! Остановка!
Мы ложимся рядом с осадкомером, не вытаскивая из петель своих плеч. Прижимаемся к камням. От них тянет прохладой. После ночного мороза солнце еще не успело опалить их. Милая земля, дай сил, чтобы подтянуться вверх еще па три шага, потом еще, еще…
— Старина, опять… — говорит Юра.
Вместо платка у меня бинт. Прижимаю к носу. Да, опять идет кровь. Юра снимает с камня плитку льда, завертывает в тряпку, кладет мне на лоб.
Лицо Сережи белое как мел. Юра Акименко лежит, закрыв глаза. Володя Царенко безучастно смотрит на ледник, который сейчас под нами. Вдали, на морене, комочками зеленеют наши палатки.
— Подъем, ребята, — говорит Юра.
На высоте и килограмм — нелегкий груз. А у нас сейчас их, этих килограммов, сто шестьдесят. По тридцать с лишним на брата.
Поднимаемся вверх еще на три шага и снова приникаем к камням, зацепившись за щели каблуками ботинок.
Интересно, сколько наших, высотных, шагов в этих ста метрах? Поднимемся ли мы когда-нибудь на площадку, где будем долбить камень, чтобы закрепить стойки прибора, чтобы вбить крючья для тросов-растяжек? Как вообще будет выглядеть мир, когда мы все-таки одолеем эту каменную стену?
По ночам мы коченеем от холода, днем нас жжет немилосердное солнце. Мы спорим о смысле жизни, даже ругаемся. И сюда, на пятикилометровую высоту, где никто не живет и жить не будет, мы пришли затем, чтобы затащить осадкомер на скалу. И он будет стоять здесь, как страж над погодой, очень долго, пока не проржавеет.
Ежегодно к нему будут приходить исследователи и смотреть, сколько осадков выпадает здесь, где рождается ледник Иныльчек, сколько воды он даст реке, сколько даст работы новым турбинам. И мы делаем это впервые, впервые потому, что никто до нас здесь не был и никто не рисковал здесь поднимать такие вот тяжеленные приборы к облакам.
Мы поднимаемся и снова лезем по каменной стене, лезем упрямо, сжав губы.
Разве такое забывается?
До аэропорта меня провожает Николай Васильевич Максимов — наш начальник экспедиции. Вдали, в сиреневой дымке, тают белые горы Тянь-Шаня. К домикам теснятся теплые пирамидальные тополя. Саженцами в длинных крестьянских арбах прокочевали они когда-то через огромную бездорожную Россию и проросли здесь, на щедрой теплой земле, напоминая потомкам русских переселенцев о родной Полтавщине, Подольщине, Киевщине.
До посадки в самолет остаются минуты. Мы забегаем в тесный привокзальный ресторанчик, заказываем на прощание вина.
— Ты пиши… — говорит Николай Васильевич.
— Да, буду писать…
— Скажи, что же самое главное ты увозишь с собой?
Я пожимаю плечами, не зная, что ответить.
— Вы завтра летите снова на ледники? — тороплюсь спросить.
— Да, завтра на рассвете…
Николай Васильевич смотрит на меня выжидательно. Мне хочется сдать билет обратно и улететь не домой, а в горы.
В экспедиции на Тянь-Шане я был инженером снегомерной партии. Мне, как и всем, приходилось таскать грузы, собирать и устанавливать приборы, делать съемку ледника и окружающих гор. И только телеграмма напомнила мне о том, что надо возвращаться домой.
— Ты телеграмму дай, как долетишь.
— Я буду ждать вас.
— Кто знает…
Я поднимаюсь по трапу, иду на свое место. С высоты самолета и без того низенькая фигурка Николая Васильевича кажется совсем крошечной. Издали на загоревшем лице выделяется только седая бородка клинышком. Жестами Николай Васильевич показывает, чтобы я все же послал телеграмму. А зачем телеграмма? На этом пути никаких приключений не будет. Через пять с половиной часов я уже буду дома.
Самолет мягко трогается с места. Плывет назад разноцветная толпа провожающих.
Самолет пробивает облака могучими винтами. На уютные кресла опускается мягкий матовый свет. Теперь ты во власти этой машины. Через несколько часов она опустит тебя на землю, с которой прощался месяц назад.
Месяц? Неужели всего один месяц?.. Я начинаю перебирать в памяти день за днем этого ушедшего месяца. И встают они — трудные, холодные — как во сне, одновременно радостном, горьком и очень длинном…
ИНЫЛЬЧЕК И ЕГО ПОКОРИТЕЛИ
В самом центре Тянь-Шаня с застывших в вечной стуже вершин спускается ледник Иныльчек, один из самых могущественных в стране горных ледников после ледника Федченко. Километров на двести в округе никто не живет. Только снег, сухой и обильный, да метели, несущиеся по ледовым ущельям, да обвалы нарушают безмятежье дикого и угрюмого края.