Привет, Стив, говорю.
Привет, Макс, отвечает.
Вообще-то, его зовут Стефаном, но я обращаюсь к нему в стиле Руфуса. Мы пожимаем друг другу руки.
Слышал, ты вышел из дела, говорит он. Я и узнал-то тебя с трудом.
Улыбается, я сую руки в карманы.
Совершенно верно, говорю.
Подался в свободные художники, так получается, говорит он.
Можно сказать и так, отвечаю. С тех пор как в Варшаве наконец-то начала функционировать фондовая биржа, всегда найдется, чем заняться. Не тем, так этим.
Красивый пес, говорит.
Спасибо, отвечаю, это не мой, а моей подружки.
Той, что тут у нас недавно была, осведомляется он.
Я встряхиваюсь.
Вполне может быть, отвечаю.
Вообще-то, я не в курсе, говорит он, но Руфус, по-моему, был сильно расстроен.
Послушай, говорю, времени у меня в обрез. Сегодня мне нужно установить контакт, и ты был бы крайне любезен, если помог бы.
Надеюсь, речь не о клиентуре?
Да как тебе в голову пришло? Просто нужно кое-что быстро выяснить перед отлетом.
Ах вот как! Ну давай выкладывай.
У меня гора с плеч. Вытаскиваю руки из карманов, тут же запихиваю обратно доллары, которые нечаянно извлек наружу. Вижу, с каким недоумением он на меня таращится.
Кредитные карточки по-прежнему в ходу, деликатно напоминает он.
Я пропускаю это замечание мимо ушей.
Не мог бы ты позвонить, говорю. А то я сейчас без мобилы.
Это настораживает его уже по-настоящему, я вижу, как он колеблется, но затем, преодолев сомнения, достает из пиджачного кармана аппарат, открывает его, но и с меня глаз не спускает ни на мгновение. В конце концов нажимает на нужную кнопку. Слышу на другом конце линии автоответчик. Стив какое-то время молчит.
В четырнадцать ноль-ноль, произносит он затем, мой друг, в черной футболке и с большой собакой.
Прикрывает телефон ладошкой.
Какой размер, спрашивает он у меня. Медиум, L или XL?
Скорее последнее, говорю.
XL, говорит он в трубку.
Закрывает телефон, подает мне на прощание руку. Рад был повидаться, Макс, говорит.
А где, спрашиваю.
У Шотландских ворот, говорит. К тебе обратятся.
Собаку на заднее сиденье, говорит юноша. Эй, вы что, спите?
Заткнись, говорю, и держи себя в руках.
Помогаю Жаку Шираку забраться в «соверен». Малыш ведет машину лихо, хотя по нему никак не скажешь, что у него уже есть водительские права. В солидном черном костюме он выглядит мальчиком, отправляющимся на конфирмацию.
Проезжаем сетевой универмаг «БИЛЛА» — ближайший к нашему дому. Но понимаю я это, только когда мы притормаживаем у двустворчатых железных ворот.
Простите за сопутствующие обстоятельства, говорит юноша, но вам понадобился XL, а у нас реструктуризация. Вам выдадут со склада. Не угодно ли подождать в машине?
Выхожу; Жак Ширак, виляя хвостом, стоит у железных ворот.
Умный пес, говорит малыш.
Крепко придерживаю умного пса, чтобы он не бросился прямо к «домику» и не начал скрестись в дверь. У малыша ключи, но когда он вставляет один из них в замок, дверь сама открывается внутрь.
Ах вот как, говорит он, взлом. Пора бы им наконец навести здесь порядок.
В точности таково и мое мнение, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Надеюсь, тот, кому вздумается навести здесь порядок, догадается прихватить с собой как минимум гаубицу.
Проходим через дом, дверь во двор распахнута, зеленый зад «асконы» кажется леденцом от «Вальдмейстера».
Глянь-ка! Малыш смеется. Зеленый наркомобиль! А я думал, он в Гёрлитце.
Вытираю ладони о футболку.
Новый маршрут через Польшу на Лейпциг, спрашиваю я у него.
Его лицо розовеет; он понимает, что сболтнул лишнее.
Чего это?
Его вопрос звучит агрессивно.
Успокойся, говорю, у меня в Лейпциге кое-какие дела.
Я такими вещами не занимаюсь, говорит он. Если вам нужны восточные контакты, обратитесь в центр.
Я киваю.
Широко шагая, проходит по двору и начинает отпирать дверь мастерской.
Старина, здесь чем-то воняет, говорит он. И жара впятеро сильнее, чем на улице.
А здесь-то что, спрашиваю я.
И указываю на «домик», который с закрытыми окнами выглядит так, словно там уже целые годы нет ни души, и меня внезапно переполняет уверенность в том, что Клары там, внутри, и впрямь уже нету. Я всегда подозревал, что действительность — штука многоуровневая и многослойная, а я вечно болтаюсь между. В такие мгновения я отказываюсь понимать хоть что-нибудь.