Все, переспрашивает она.
Все.
И ничего кроме. Сказать нам друг дружке явно нечего. Она стоит, и не более того, стоит и моргает на солнце, приводит в порядок, должно быть, голову, и хотя приятно видеть ее на своих двоих, мне неуютно при мысли о том, как она отнесется к отсутствию страниц у себя в регистраторе и волос у себя на голове. Выхожу на улицу просто размять ноги. Ночь позади, но небо почему-то не синее, а молочно-белое. Да и солнце куда-то подевалось.
31
ЕВРОПА
Какая-то мамаша заталкивает двоих детишек обратно в подъезд, ретируется и сама. Следующего прохожего я готов встретить с распростертыми объятиями, как собственного убийцу, он, однако же, резко меняет маршрут и переходит на противоположную сторону улицы. На рубашке у меня кровь Клары, и ко всему телу липнут ее чертовы волосы. Косу я вытаскиваю из кармана и выбрасываю в ближайший люк, на ней приходится потоптаться, чтобы продавить ее через решетку. Покончив с этим, возвращаюсь домой.
Она помылась и надела чистую футболку. Черт ее знает, где она ее до сих пор припрятывала. Она сидит на низенькой стене, упершись локтями в колени и подбородком в ладони, каким-то непостижимым образом она кажется белой, страшно белой, как лысый младенчик Христос или один из безъязыких ангелов Джесси. Я жду, пока она не заговорит первой, но такого одолжения она мне не делает.
Лиза, в конце концов заговариваю я сам, ты мне кажешься наваждением, и, поверь, это чувство не из приятных.
У меня, говорит, целое множество не слишком приятных чувств.
И что должно означать это внезапное воскрешение?
Мой голос звучит трезво, как где-нибудь в булочной, и такое ощущение, будто говорю не я, а кто-то другой — и стоящий у меня за спиной, потому что я его не вижу.
Ты же сам сказал, что рассказ закончен, отвечает она.
Хорошо, говорю, попробуем по-другому. А что тогда означает эта игра в Спящую красавицу?
Ах это, говорит. Просто тебе легче управляться с больными. Ты способен довериться только слабым и склонным лишаться чувств. Я поняла это с самого начала. Это было едва ли не первым, что я про тебя поняла.
Я этому, говорю, просто не верю.
Хочешь верь, хочешь не верь, говорит. Но ты действительно рассказал мне ВСЕ?
Я тебя ухайдокал, отвечаю.
Не знаю, говорит, замечаешь ли ты это сам, но все твои попытки кого-нибудь ухайдокать заканчиваются самым плачевным образом. Даже попытка ухайдокать себя самого.
У нее за спиной в траве валяется лопата. Когда я делаю шаг в этом направлении, Лиза поворачивается.
Значит, яма предназначена для меня? А я-то думала, что ты выкопал собственную могилу.
Хватаю лопату, заношу над ее головой, белый череп Клары кажется яйцом, поданным к завтраку, я знаю, что не смогу ударить, и она это тоже знает. И тут звонит телефон. В чем, строго говоря, нет ничего сверхъестественного, вот только звонок доносится из нашего «домика». Я роняю лопату, она с отвратительным грохотом падает на цемент.
Что это, восклицаю.
Телефон, говорит она, что же еще. И по всей вероятности, звонят не мне, а тебе.
Поднимается с места и идет, уперев руки в бока, в сторону «домика», идет с такой осторожностью, словно воздух скомпонован из тончайших стеклянных пластин, друг к дружке плотно подогнанных, и ей нужно раздавить как можно меньше из них. Звонок умолкает, она выходит из «домика» с мобильным телефоном, которого я здесь вообще ни разу не видел, и подает его мне.
Алло, говорю.
Это он.
Привет, говорит, Максимальный Макс.
На хер это, говорю, Росс.
И это поначалу все, что можно сказать. Мы молчим, я слышу, что он курит, закуриваю сам. Потом прочищаю глотку.
Где, говорю, к дьяволу, тебя носило все это время? Я тебя жду.
А я тебя, говорит.
Может, нам пожениться? Голос у него звучит непринужденно. И затягивается он вдвое реже моего.
Слышал, говорит он, что ты рассказал свою историю до конца?
Слышал, переспрашиваю, от кого?
Он дает мне возможность додуматься самому.
Означает ли это, что дрянь все время работала на вас?
Нет, говорит, она работает только на себя. Но у нас с ней договоренность.
Какая именно?
Мы не чиним ей препятствий, а она снабжает нас копиями твоих сентиментальных признаний. Она была уверена, что только ей одной известно, как вытянуть из тебя буквально все. И признаться, звучало это убедительно.
Смотрю на нее, а она опять сидит на стене, и вид у нее совершенно безучастный, чуть ли не отсутствующий.
Да, говорю, это и впрямь было убедительно. И весьма успешно.