На званые обеды съезжалось ограниченное число гостей исключительно по заранее разосланным приглашениям — так было общепринято в дворянской среде. Алексей любил отечественные нравы, обряды, развлечения, песни и танцы, ими он потешал народ обычно напротив Нескучного на Калужском («Орловском») поле.
Иногда после скачек, в саду, по словам одного из современников, «перед беседкой графа Орлова пели и плясали цыганы, из них один, немолодой, необычной толщины, плясал в белом кафтане с золотыми позументами и заметно отличался от других. Этот толстяк казался чрезвычайно искусным, даже „красноречивым в своих телодвижениях. Он как будто и не плясал, а между тем выходило прекрасно, ловко, живо и благородно“. Было у кого поучиться искусству танца дочери Аннушке; через несколько лет она стала выдающейся танцовщицей, на выступления которой на балах засматривались и привередливые знатоки. Обязательными сопутствовавшими настоящему танцу того времени элементами являлись жесты, пантомимика, составлявшие его „язык“».
Цыган Алексей Григорьевич вывез из Молдавии и сделал их своими крепостными. Числились они «приписными крепостными» села Пушкино. Созданным объединенным «русско-молдавским» хором, который явился родоначальником всех цыганских хоров в России, руководил Иван Соколов, а одним из певцов и танцоров был Илья Осипович Соколов (умер около 1849 г.), впоследствии сменивший Ивана. Этот самый хор известен до сих пор как «соколовский хор у „Яра“». Песни и пляски цыган в расшитых золотом и украшенных монетами нарядах производили неизгладимое впечатление. Своим исполнением, сопровождаемым прерывистыми вскриками, они доводили себя танцами до исступления. Впоследствии цыганский хор А. Орлова получил «вольную». Мужская половина этих цыган воевала в 1812 г. против Наполеона. Сами цыгане-историки считают А. Орлова первым, кто открыл в Москве путь цыганским песням и пляскам.
После выступлений цыган порой демонстрировались кулачные бои. Искусных бойцов А. Орлов щедро награждал.
Развлечения в Нескучном менялись: то в манеже устраивалась карусель, в которой участвовали знатные московские завсегдатаи в маскарадных костюмах, на следующий день — петушиные или гусиные бои. Бойцовые петухи орловской породы отличались красным цветом, силой и сноровкой и обычно выходили победителями. Говорили, что орловская порода оказалась после смерти Алексея Григорьевича у какого-то калитниковского дьякона в районе Чесменки (Чесменкой называлась в народе станция Курской ж.д., переименованная позже в «Текстильщики», в районе которой располагался один из домов Алексея Орлова).
Женитьба Алексея Орлова
В 1782 г. Алексей Григорьевич наконец женится на 20-летней Евдокии Николаевне Лопухиной, дочери Николая Александровича Лопухина и Анны Алексеевны Жеребцовой. Женитьба эта состоялась, как полагают, «по наводке» Екатерины Алексеевны Демидовой (урожденной Жеребцовой), бывшей близкой спутницы Алехана в Италии. Таким образом, Е. А. Демидова, жена тайного советника П. Г. Демидова, приходилась невесте Алексея теткой.
Женитьба эта вряд ли была вызвана любовью. Дело в том, что ни у самого Алексея, ни у кого-либо из его братьев, не было ни одного наследника огромных богатств семейства Орловых. Из законнорожденных в это время наследник фамилии был лишь у Владимира (умер в 1787 г.). Видимо, только желание иметь законного наследника привело А. Орлова к мысли о браке. В самом деле, в женщинах он никогда не испытывал недостатка, о прислуге и говорить не приходится: как у самых богатых господ у него в дворовых числилось до 500 человек.
Серьезный жизненный шаг граф обсудил, конечно же, с братьями и испросил благоволения на то у императрицы, которая отвечала в собственноручном на его имя письме от 28 апреля 1782 г.: «Письмо ваше от 19 апреля Я приняла из рук братца вашего, князя Орлова. Он вам сообщит и Мой ответ на ваше предложение, и не осталось Мне окроме того, что желать вам всякого счастья и благополучия в принятом вами намерении».
И вот Алексей Орлов-Чесменский 6 мая 1782 г. в 46-летнем возрасте устраивает свадьбу в своем подмосковном селе Остров. По описаниям, Евдокия Николаевна была красива, добродушна и приветлива. Она не носила дорогие наряды и бриллиантовые украшения, следуя, по словам Н. Елагина, мнению мужа, «который говаривал, что человек красуется душевными свойствами, что никакие драгоценности не украсят порочной души».