Московский дом Федора Васильевича стоял на Большой Лубянке напротив церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы, стоявшей тогда на бывшей площади Воровского. На месте удивительно безобразного памятника [снесенного в начале XXI века] этому пособнику большевизма по праву должен был стоять монумент выдающемуся выдумщику, главноначальствующему Москвы во время Отечественной войны 1812 г.
Порой в поступках Ф. Ростопчина проявлялось нечто вроде мальчишества: он приспособил бюст Наполеона под ночной горшок, но на итог войны с французами этот поступок какого-либо заметного влияния не оказал.
Оставив шалости в стороне, обратимся к литературным способностям Федора Васильевича. Среди его произведений небывалый успех имели «Мысли вслух на Красном крыльце ефремовского помещика Силы Андреевича Богатырева». Когда эта тетрадка разошлась по Москве в рукописном виде, Ф. Ростопчин решил издать ее в лучшей тогда типографии П. П. Бекетова. Как свидетельствует поэт и писатель М. А. Дмитриев, «эта книжка прошла всю Россию; ее читали с восторгом! Голос правды, ненависть к французам, насмешки над ними и над русскими их подражателями, русская простая речь, поговорки, — все это нашло отголосок в целой России, тем более, что все здравомыслящие люди и самый народ давно уже ненавидили нашу галломанию. Ростопчин был в этой книжке голосом народа; не мудрено, что он был понят всеми русскими» [18, 295].
Сразу после появления злосчастной «копии», отметим вознаграждения, посыпавшиеся на Ростопчина. Получив в первый день звание генерал-адъютанта и назначение членом Военной коллегии, Ростопчин с интервалом в пять дней (!) награждается орденами Анны 2-й и 1-й степеней. Через день Ростопчин получил звание генерал-майора, а еще через неделю — великолепный дом-дворец вблизи Зимнего дворца, на Миллионной улице. И это было только начало карьеры.
Не будем перечислять дальнейшие знаки внимания благодарного императора, отметим лишь, что в памятный день 28 июня 1799 г. мундир Федора Васильевича украсила наивысшая награда — орден Св. апостола Андрея Первозванного.
Представим себе интересы нового императора в первые после смерти Екатерины дни. Несомненно, Павел еще задолго до смерти матери примерялся к императорским регалиям, задумывался о чистоте короны, которую ему предстояло носить в случае удачи. Что же виделось в зеркале уставшему ждать возвышения и воцарившемуся наконец 42-летнему Павлу?
Сомнительное происхождение, официальный отец-государь не был коронован вопреки канонам императорской власти, отчего и похоронен не по-императорски — в Александро-Невской лавре, на матери-императрице лежит кровь мужа-государя: было над чем призадуматься честолюбивому сыну! Неожиданная смерть Екатерины мгновенно высветила эти компрометирующие обстоятельства, и, возможно, он поделился с ближайшими людьми мыслями о необходимости любыми возможными путями хотя бы затушевать их. Эстафета интриганства, во все времена сопутствующая любому двору, оказалась в достойных руках…
Доказать законнорожденность Павла представлялось весьма сомнительным предприятием, но можно показным выражением сыновних чувств при перезахоронении в Петропавловской крепости попытаться доказать обществу кто есть родители нового государя. Короновать покойного императора тоже можно — достать из гроба и возложить корону на череп. Кстати, в последующие после смерти Екатерины дни полицейским было приказано ходить по домам и дворам с требованием выдать им сохранившиеся газеты с опубликованным отречением Петра III. Смыть кровавое пятно с покойной государыни представлялось самой сложной задачей. Когда пришла мысль сочинить от имени А. Орлова подложное письмо, отрицающее причастность Екатерины к убийству Петра, возникла новая проблема: что делать с известным всему двору корявым почерком предполагаемого автора? И тогда нашлась, пожалуй, самая блестящая идея: пустить молву о найденном «письме», которое по ошибке было сожжено в камине, а «предварительно снятую копию» показывать кому угодно. И, как мы видим, «копия» не опоздала, она появилась на свет в самый подходящий для Павла момент — накануне похорон его родителей.
События, сопутствовавшие загадочной смерти Петра III, окружены глубокой тайной: до наших дней не дошло ни одного прямого письменного свидетельства, которое можно было бы назвать документом, отвечающим на вопрос: что же случилось в Ропше — смерть или убийство? Даже из камер-фурьерского журнала, отмечавшего все мало-мальски достойные внимания события из жизни императорской семьи, удалены листы с мая по июль 1762 г. включительно.