«Почему они не стреляют?» — удивилась девушка. Она не знала, что было приказано схватить ее живой.
Казалось, никто и ничто не может ее спасти, она же все бежала, бежала, не теряя надежды.
Река — совсем рядом, но уже иссякли последние силы.
Портнова обернулась, опять нажала спусковой крючок… Выстрела не последовало. Патроны в обойме кончились.
Все!..
У Зины от бега перехватило дыхание. Ноги совсем подкосились.
Ее схватили на самом берегу реки.
…В морозное январское утро сорок четвертого года Портнову повезли на казнь.
Машина остановилась в лесу. Кругом, будто одиночные выстрелы, раздавался сухой треск ломающихся под тяжестью снега веток.
Зину поставили на край ямы, вырытой под сосной.
Ей не завязали перед казнью глаза — она и так ничего не видела: фашисты выкололи ей глаза. Но слышала она все. Слышала шорохи зимнего леса, слышала, как прозвучала команда и тут же звонко щелкнули затворы винтовок.
Залп разорвал морозный воздух. Сосна дрогнула, несколько сучков упало вниз на снег. Они легли рядом с телом девушки, только что шагнувшей в бессмертие.
Ю. Принцев
СЕКРЕТНЫЙ ПАКЕТ
Юному герою островского подполья —
Шурику Козловскому посвящается этот рассказ.
Шурик сидел на днище опрокинутой лодки и глядел на реку. Осенние затяжные дожди размыли глинистые берега, и вода была желтой, с пенящимися водоворотиками, в которых кружились щепки и сбитые ветром листья. Река называлась Великой. Еще каких-нибудь пять, шесть лет тому назад Шурику не пришло бы в голову, что ее можно называть иначе. Река казалась огромной, как море! Вместе с другими мальчишками он плескался у берега, и даже самые отчаянные из них не решались отплыть подальше, туда где били со дна холодные бурливые ключи. Шурик до сих пор помнит, как впервые, на спор, поплыл на тот берег и каким далеким казался он ему даже с середины реки. Помнит, как бешено заколотилось сердце, когда ледяная струя завертела его на месте и потянула на дно. Шурик нырнул, выбрался на свободное течение и, доплыв до берега, долго лежал на горячем песке. Отдышавшись, выжал трусы и поплелся через весь город к подвесному мосту. Плыть обратно он тогда не решился.
Потом отец доверил ему лодку, и Шурик рыбачил далеко у зеленых омутов, где водились тяжелые, пахнущие тиной щуки. И тогда еще река казалась ему огромной и таинственной! Переход в шестой класс Шурик ознаменовал прыжком в воду с подвесного моста. И не каким-нибудь там «солдатиком», а самой настоящей «ласточкой»! Река была покорена и превратилась в такое же привычное место ребячьих игр, как заросший орешником овраг и поляна, на которой гоняли в футбол.
Теперь река опять стала чужой и опасной! На мосту, стуча по железу тяжелыми сапогами с короткими голенищами, прохлаждались немецкие часовые. Заметив чью-нибудь спущенную на воду лодку, они дырявили ее очередью из автоматов. Ловить рыбу разрешалось только с берега. Река опустела, и в самые жаркие дни не слышно было шумного плеска воды и веселого гомона ребячьих голосов. Иногда только спустится к мосткам женщина с узелком мокрого белья и, торопливо прополоскав его, спешит подальше от берега. За рекой начинался лес, за которым проходила линия фронта. Может быть, поэтому так тщательно охраняли ее фашисты.
Шурик глядел на сияющий за рекой лес и думал о том, что через несколько часов он уже должен быть в самой гуще и по болотам и бездорожью пробираться к линии фронта. Покусывая горькую травинку, он вглядывался в знакомые очертания правого берега, выбирая место, где лучше пристать лодке. Может быть, за обгоревшим зданием школы? Река там поворачивает, и за стеной часовые с моста не увидят лодку.
Школа загорелась первого сентября. Шурик усмехнулся, вспомнив, как прыгали из окон школы, превращенной в казарму, фашисты в нижнем белье. Долго потом бесновался начальник островского гестапо, но виновных не нашли. Пожар возник «случайно»!
Несколькими днями раньше ребята собрались, как обычно, на сеновале в доме у Шурика. Он жил на левом берегу, в деревне Ногино, и собираться здесь было безопаснее, чем в городе.
— Через три дня первое сентября! — сказала пионервожатая Клава Назарова. — А в школе фрицы! Что будем делать?
— Жечь! — сказал, будто отрубил, Коля Михайлов — маленький худенький подросток.