― Я не пользуюсь кухней. Не готовлю. Но если ты готовишь, то на втором этаже есть магазин.
― Зайдём? ― прикинув варианты, уточнил Кёнсу. ― «Не готовлю» ― это «не хочу» или «не умею»?
― Не умею, ― неохотно пояснил Чонин и тихо скомандовал Чипу: ― Ищи лестницу.
Чип отвернул морду от лифта и уверенно двинулся к ступеням с Чонином на буксире.
― Очень умная собака, ― невольно пробормотал Кёнсу.
Они поднялись на второй этаж, где Кёнсу уже сам без особого труда нашёл нужный магазинчик, нашарил служебную карту и купил всё, что посчитал нужным купить. Потом они на лифте поднялись на двадцать первый этаж, и Чонин запустил Кёнсу в роскошную квартиру.
― Знаешь, я тут подумал… А это ничего, что ты так открыто ходишь? Ну там фанаты всякие, и…
― Я сейчас далеко не так популярен, как раньше. ― Чонин уселся прямо на полу и принялся возиться с собакой. ― Ну и без грима меня мало кто узнаёт.
Кёнсу не видел Чонина в гриме, но тихо хмыкнул. Он полагал, что такие резкие и довольно необычные черты трудно забыть и не узнать.
Чонин хмыканье услышал и повернул голову на звук.
― Не веришь? У меня много записей с выступлений. Можешь посмотреть и сравнить. Мне приходилось смотреть на себя в зеркало перед каждым выходом на сцену, чтобы привыкнуть к собственному лицу и примерить на него нужный образ. Это было непросто ― всякий раз искать нужные оттенки и вносить правки, ведь обычно я всё же подбирал образы под себя, а не под того незнакомца, которого видел в зеркалах. Часто что-то смотрелось на моём лице отлично, но с гримом… получалось либо намного мощнее, либо… пугающе. ― Чонин едва заметно улыбнулся. ― Грим очень сильно меняет людей, а образы уничтожают даже намёки на сходство.
Кёнсу открыл рот и закрыл. Он не знал, что сказать. И стоило ли вообще что-то говорить? Чонин выдерживал прежде долгие паузы перед ответами. И отвечал сухо и кратко, по делу. Впервые он не просто отвечал, а говорил. Нормально. Как людям и положено говорить.
Чонин снял с Чипа специальный ошейник, зарылся пальцами в густой мех на шее и аккуратно помассировал, помогая собаке избавиться от неприятных ощущений. Должно быть, в самом деле неудобно таскать на себе штуку, похожую на приспособление для пыток. Особенно если на этой штуке ещё и слепой человек «висит».
Чип явно готов был простить Чонину что угодно, потому что замахал хвостом, потянулся вверх и лизнул Чонина в нос, заставив того фыркнуть.
― Я приготовлю тебе обед, если ты скажешь, что любишь, ― спохватился Кёнсу.
Чонин задержался на пороге одной из комнат ― Кёнсу пока представления не имел, где и что в этой квартире находится. Только кухню и нашёл пока.
― Всё равно, ― через долгие три минуты отозвался Чонин. ― Не устрицы. И не надо спиртного. Всё остальное ― можно.
И он исчез за дверью. Вскоре там зазвучала музыка. Кёнсу захотелось посмотреть, как слепой человек может танцевать, но он напомнил себе о главном. Главное ― задание. Чтобы выполнить задание, он должен сохранить эту работу. Если работу он не сохранит, лишится возможности стать ближе к Чонину и провалит задание. Провалы недопустимы, потому что провал ударит не только по репутации Кёнсу, но и по репутации конторы. Репутация конторы ― святое, хотя это не мешало Кёнсу гордиться и собственной безупречной репутацией. Он никогда не проваливал задания.
И не провалит.
Кёнсу без спешки разобрал пакет с продуктами, рассортировал и аккуратно разложил по шкафчикам и в холодильнике. Проверил посуду и столовые приборы, убедился, что всё необходимое в доме есть, включая средства для мытья посуды, соль и сахар. Осмотрев всю технику на кухне, пришёл к выводу, что он справится.
Оперевшись руками о край раковины, Кёнсу задумался. Обычно те люди, которые выглядят худыми и даже измождёнными, ― это желчные люди. Желчи много в телах людей, склонных к раздражительности и злости. Такие люди постоянно всем недовольны, постоянно ворчат, находят поводы для споров и ругани, они ни от чего не могут получить удовлетворение…
Чонину нравилось танцевать, но даже это не помогало. Почему? Кёнсу нашёл ответ через минуту. Потому что Чонин был недоволен тем, как танцует, тем, что не видит, как он танцует, не может…
Чонин выглядел именно таким ― худым и даже измождённым. Он и на тех снимках, что показывали Кёнсу, выглядел худым. Но там худоба была естественной, правильной, здоровой. Сейчас Чонин выглядел пугающе тощим, словно вешалка-скелет для одежды.
Плохо.
С человеком, в котором «говорит желчь», почти невозможно наладить отношения.
Кёнсу рассматривал свои руки, вцепившиеся в край раковины.
Глупо пытаться прямо сразу кормить Чонина от пуза. Скорее всего, тот не прикоснётся к еде вовсе, если она будет демонстративно сытной и питательной. Стало быть, Кёнсу должен приготовить лёгкий обед. Что-то такое, что будет очень вкусным и соблазнит Чонина. Что-то такое, что он сможет съесть быстро и незаметно для себя. Что-то такое, что не оставит после себя тяжести в желудке, но приучит Чонина хотя бы обедать.
Что-то…
Шоколадное суфле! Сладкое, вкусное, лёгкое и нежное. Всегда съедается быстро и незаметно. И непременно хочется ещё.
Кроме того, за Чонином водилась привычка покусывать губы ― Кёнсу заметил. А ещё Чонин прикасался к губам пальцами. Предположение, что Чонину нравился шоколад, выглядело в этом свете логичным. У него чувственные губы, поэтому ощущение тающего шоколада на таких губах…
Да. Именно шоколадное суфле.
Кёнсу разложил на столе шоколад, немного какао, сахар, достал яйца и аккуратно разделил белки и желтки. Приготовление суфле много времени у него не заняло. Он даже не стал доводить готовку до конца: выдержал в духовке половину нужного времени при высокой температуре, после чего спокойно выключил и оставил суфле внутри, чтобы медленно доходило до кондиции.
Вымыв посуду и вытерев руки, Кёнсу осторожно выглянул в коридор. Судя по звукам, Чонин продолжал танцевать за закрытой дверью. Кёнсу сунулся направо и заглянул в просторную светлую комнату. Одинокий диван, пара кресел, низкий столик с большим монитором и…
Кёнсу подошёл ближе, перебрал диски, нашёл один внутри чёрной пластиковой коробки, взял пульт и нажал на кнопку воспроизведения. На всякий случай убрал звук и сел на ковёр перед монитором.
Чонин стоял на сцене, а в верхнем углу светилась дата. Два года назад. Яркий костюм и не менее яркий макияж. Пока Чонин просто стоял на сцене, он напоминал Кёнсу красиво раскрашенную куклу. Похоже, он был не особенно общительным даже тогда, когда прекрасно всё видел. И у него остались всё те же привычки.
А потом Чонин танцевал. И это… это казалось иным. Кёнсу не знал, каким именно, но танцевал Чонин точно так же, как звучал ― неповторимо. Но если звучал он собой, то танцевал… любым. Каким угодно. Он с невообразимой лёгкостью менял лица и образы. И да, пожалуй, он верно сказал: «Грим очень сильно меняет людей, а образы уничтожают даже намёки на сходство». Если бы вербовщики конторы встретили Чонина в нужное время и обнаружили это вот его умение, они бы на аркане притащили его в контору. Ведь чтобы так сыграть, надо иметь живое воображение и подлинный талант.
― Представь, что тебе надо изобразить злость. Сыграй её.
― Но чем мне поможет ненастоящая злость?
― Тем, что она будет настоящей. Хотя бы на одну четверть. Пока ты играешь. Запомни: сыграть можно лишь то, что ты уже чувствовал, и то, что знаешь, или можно поверить в то, что ты играешь. Оба варианта дадут тебе настоящую злость. И ты сможешь ударить ножом. Попробуй.
Он смог. Он действительно смог тогда, хотя раньше у него не получалось.
Кёнсу услышал, как скрипнула дверь, торопливо выключил запись, положил пульт на место и выглянул в коридор. В противоположной кухне стороне лился свет из приоткрытой двери. И оттуда долетел звон. Словно разлетелось о пол что-то хрустальное или стеклянное.