Он хорошо понимал, что если бы Дженни разбилась, то в цирке не было бы уже никого из «доброй книжки», и зорко следил за её движениями. Его осторожность и беспокойство ещё более увеличивали тревогу зрителей и напряжённость самого зрелища. Позже, когда, вызываемые на «бис» бурей аплодисментов, они вместе выбегали на арену, Орсо всегда выдвигал Дженни вперёд, чтобы большая часть оваций досталась ей.
Только с одной Дженни мог свободно разговаривать Орсо, только перед нею раскрывалась его душа. Он ненавидел цирк и мистера Гирша, который был совсем иным, нежели люди из «доброй книжки».
Что-то тянуло Орсо к лесу и саваннам. Это влечение он, видимо, унаследовал не только от матери-индианки, но и от отца-белого, который, вероятно, был траппером.[19] О том, что его влечёт туда, он говорил только маленькой Дженни. Он рассказывал ей, как живётся там, в саванне. Большей частью это были его личные догадки, но кое-что он знал также и от охотников. Они иногда заходили в цирк, чтобы продать мистеру Гиршу пойманных ими диких зверей или попытать счастье и получить сто долларов, которые директор назначил за победу над Орсо.
Маленькая Дженни обычно слушала эти рассказы, широко раскрыв голубые глаза и глубоко задумавшись…
И вот сейчас, сидя в полосе солнечного света, они снова говорят об этом, вместо того чтобы репетировать сложные прыжки девочки. Конь понуро стоит на арене в ожидании наездницы. Вперив задумчивый взгляд в пространство, девочка обдумывает, как всё это будет там, в саванне. Временами она задаёт вопросы, чтобы яснее представить себе саванну.
– А где там можно жить? – спрашивает она, снова подняв глаза на Орсо.
– Там много дубов. Люди берут топор и строят дом.
– Хорошо! – говорит Дженни. – А пока нет дома, где жить?
– Там всегда тепло. Гризли-Киллер говорил, что там очень тепло.
Дженни кивает головой в знак того, что если там тепло, то ей больше ничего не надо, но через минуту снова задумывается. У неё в цирке есть любимая собака, которую называют «госпожа собака», и кот – тоже «господин кот». Дженни хотела бы и в отношении их что-то решить.
– А господин кот и госпожа собака пойдут с нами?
– Пойдут! – отвечает Орсо.
– И добрую книжку с собой возьмём?
– Возьмём!
– Хорошо! – говорит девочка. – Господин кот будет нам ловить птиц, а госпожа собака – лаем предупреждать нас, если к нам захочет подойти гадкий человек.
Орсо чувствует себя счастливым, а Дженни продолжает:
– И мистера Гирша не будет, и цирка не будет, и мы совсем ничего не будем делать… и всё! Ах, нет! – вдруг спохватывается она. – Добрая книжка говорит, что нужно работать. Ну, так я перескочу иногда через обруч… или через два, через три, через четыре обруча.
Дженни, видимо, не представляет себе иной работы, кроме прыжков сквозь обруч.
Минуту спустя она снова спрашивает:
– Орсо, а мы всегда будем вместе?
– Да, конечно, Джи.
Когда он произносит это, лицо его светлеет и становится почти красивым.
– Джи, – говорит он после паузы, – послушай, что я тебе скажу.
Девочка хотела уже встать с низенькой скамейки, чтобы взглянуть на коня, но, услышав слова друга, опять присела около Орсо, боясь пропустить хоть одно слово. Она слушает юношу, подняв голову.
К несчастью, в эту минуту в цирк входит «артист бича». Он находится в самом скверном настроении: репетиция со львом явно не удалась. Облезлый от старости лев, который жаждет только одного – чтобы его раз и навсегда оставили в покое, – никак не хотел бросаться на «артиста бича» и под его ударами только прятался в угол клетки. Директор в отчаянии уже подумывал о том, что если эта излишняя покорность не покинет льва до вечера, то «номер с бичом» может не состояться, потому что бить льва, который трусливо отступает, – совсем не великое искусство.
Ещё больше ухудшилось настроение директора, когда кассиры донесли ему, что кагуиллы, видимо, истратили всё, что заработали во время уборки винограда, так как вместо денег они предлагают лишь свои накидки, меченные знаком «USA» («Соединённые Штаты Америки»).
Известие о том, что у кагуиллов нет денег, явилось ударом для «артиста бича». Он рассчитывал на полный сбор, но без битком набитой галёрки такого сбора не бывает. Поэтому у директора было сейчас одно-единственное желание: чтобы все индейцы представляли собой одну сплошную спину и чтобы на этой спине он мог дать «номер с бичом» в присутствии всего Анагейма.
В таком настроении он входит в цирк и видит привязанного к барьеру коня, понуро опустившего голову. От злобы директор готов перевернуть всё вверх дном. Где же могут быть Орсо и Дженни? Прикрыв ладонью глаза, чтобы их не ослепляли тонкие лучи солнца, пробивающиеся через щели в полотняном куполе, директор вглядывается в глубину цирка и наконец в полосе света замечает Орсо, сидящего на скамье, и облокотившуюся на колени юноши Дженни. Увидев такое зрелище, мистер Гирш опускает конец бича на землю.
– Орсо! – раздаётся грозный окрик.
Гром, который внезапно ударил бы над головами детей, не вызвал бы в них большего смятения и страха, чем этот окрик. Орсо срывается с места и быстро пробирается вниз по проходу между скамейками. За ним бежит маленькая Дженни. Глаза её широко открыты от страха; по дороге она то и дело цепляется за скамейки.
Выбравшись на арену, Орсо задерживается возле барьера, хмурый и молчаливый. Серый свет, падающий сверху, чётко обрисовывает его атлетическую фигуру.
– Ближе! – хрипло рычит директор.
Конец его длинного бича уже извивается по песку так зловеще, как будто это шевелится кончик хвоста у тигра, подстерегающего в засаде очередную жертву.
Орсо делает несколько шагов вперёд, и мгновение они смотрят в глаза друг другу. Лицо директора отражает сейчас его настроение – это укротитель, который вошёл в клетку с намерением дрессировать и сечь опасного зверя, но вместе с тем с опаской следит за каждым его движением.
Однако ярость и бешенство берут в нём верх над осторожностью. Его тонкие ноги, обтянутые лосинами,[20] на которые надеты высокие сапоги, подпрыгивают от злости.
– Проклятая собака! Пёс вонючий!.. – в злобе шипит директор.
Бич с быстротой молнии описал круг, свистнул, прошелестел и ударил. Орсо тихо вскрикнул и шагнул вперёд, но второй удар сразу же удержал его на месте. Затем последовал третий, четвёртый… десятый… «Концерт» начался, хотя зрителей ещё не было. Поднятая рука «великого артиста» была почти неподвижна, только кисть вращалась, как насаженный на вал шкив какой-то машины, и каждый его поворот заканчивался ударом по телу Орсо. Казалось, что бич, или, вернее, его жалящий кончик, заполнил собой всё пространство между юным атлетом и директором, который, постепенно возбуждаясь, дошёл до полного «артистического вдохновения».
«Артист» поистине «импровизировал»: свистящий конец бича, мелькая в воздухе, уже дважды оставил на шее мальчика кровавые следы, которые вечером должна была скрыть пудра.
Орсо молчал. Однако при каждом ударе, когда он делал шаг вперёд, директор отступал на шаг назад. Так они обошли всю арену. И тогда директор отступил с арены так же, как укротитель, покидающий клетку. Затем он исчез у входа в конюшни… совсем как укротитель!