Выбрать главу

Адмирал отошёл от борта, остановился посреди мостика.

— Вперёд, самый полный! — тихо сказал он. Командир корабля, подойдя к машинному телеграфу, стал неторопливо переводить ручки аппарата. — На румб… — Адмирал чуть задумался. — На румб сто семьдесят семь!! Штурмана наверх! С картой! Радиолокацию включить на предельную дальность. Поднять сигнал «Ревущему»: следовать за мной!

Пройдя к прокладочному столику, адмирал попросил у командира лист бумаги. Лист принесли. Он написал что-то размашистым крупным почерком, свернул вдвое, опять повернулся к командиру:

— Пусть отнесут радистам. Пусть немедленно радируют.

Вращалась антенна локатора. Бежала по кругу голубоватая горящая ниточка. Но экран, голубовато-серый экран оставался пустым. Радиометрист, изредка поворачивая рычажки настройки, удерживал яркость экрана, напряжённое лицо его хмурилось, когда частые линии световых волн проскальзывали беспорядочно по экрану. Он ждал. И ловил себя на том, что напрасно трогает рычажки настройки, напрасно мешает работе своих чутких зорких приборов.

Треск. Чуть уловимый ухом, сухой, короткий, тот, который слышится, когда два оголённых провода с током не слишком большого напряжения заденут друг друга. Треск. И внизу, около самого ободка, ограничивающего экран, жёлтая вспышка.

Матрос замер. Снова треск, вспышка, и зеленоватое пятнышко осталось на тёмной поверхности экрана.

— Есть цель! — выкрикнул радиометрист в переговорную трубу, соединявшую его с мостиком.

Адмирал кивнул, когда ему доложили, что локатор обнаружил корабль. Корабль не наш.

— Ещё цель! — донеслось из рубки. — Ещё! — И через паузу: — Четыре корабля в кильватерной колонне. Курсом на юг.

— Штурман, — сказал адмирал, обернувшись к старшему лейтенанту, склонившемуся с карандашом в руке над прокладочным столиком. На столике лежала карта. — Где мы? Наше место? Где цель?

Штурман поставил острие карандаша на карту.

— Это наше место, товарищ контр-адмирал. Широта… долгота…

Перенёс карандаш ниже. Опять поставил его вертикально, воткнув тонкое острие в карту.

— Здесь цель. Следует курсом… — Он положил линейку, собираясь прочертить линию.

— Докладывайте наше место через каждые пять минут. — Адмирал сказал это сердито, отрывисто. Как будто бы он был недоволен штурманом. Тот вытянулся. Адмирал смотрел на карту.

Большой лист, во всю ширину и длину прокладочного столика. Большой лист, испещрённый множеством точек — отметки глубин, — и рядом с ними цифры, маленькие, частые, как мошкара, целой тучей упавшая с воздуха и оставшаяся здесь сидеть. Кое-где стрелка течения да линия параллелей, и больше ничего: ни красок, ни знаков.

Адмирал смотрел на серую рябь цифр, смотрел на точки, оставленные карандашом штурмана, и на лице его вдруг отразилось смущение. Как будто бы отголоски сильных чувств, взволновавших душу и удерживаемых волею, всё-таки вырвались наружу, проступили во взгляде, в нервном движении руки, чуть приподнявшейся и опущенной.

— Командир! — сказал адмирал, поворачиваясь к командиру эсминца. — Командир, — повторил он, и голос его звучал властно и несколько торжественно, — выжмите все из машин! Все!

И уже глуше, как бы успокаивая себя, он бросил отрывисто:

— Дать аварийный… «Ревущего» предупредить: пусть не отстаёт!

Когда волна, невысокая и пологая, которую отбрасывают в сторону корабельные скулы, становится похожей на вал, крутой и обрывистый, когда вспененные струи, бегущие вдоль бортов, вскипают и убегают к корме широкими пенными потоками, когда за кормой вода не бурлит и кипит, а ревёт и клокочет, когда с её дико крутящихся струй срываются брызги и будто водяной смерч начинает вставать за кормой, когда воздушный поток, шумящий от носа к корме, становится настолько тугим, что затрудняет движение, срывает с головы фуражки и офицерам приходится опускать под подбородок ремешки, когда корпус уже не дрожит, а вибрирует (ещё минуты — и, кажется, он начнёт разрываться по швам), когда корабельные трубы раскаляются и, как говорят моряки, начинают гореть, когда звук турбин похож на натруженный стон, когда машины работают на износ и о машинах уже никто не думает, — тогда ход корабля называется аварийным.

Адмирал стоял и смотрел на карту.

Старший лейтенант, прижав к карте линейку, проложил тонкую линию корабельного курса.

— Наше место, — начал штурман свой доклад, когда пять минут истекло, — широта…

— Не нужно! — оборвал его адмирал. — Ведите прокладку. Я сам увижу, где мы!

Адмирал положил руку на бортовую стенку, ограждавшую мостик. Теперь он не смотрел на волны, почти под прямым углом разбегавшиеся от скул корабля. Напряжённым взглядом, выдававшим его тяжёлое раздумье, осматривал он сумрачное небо, встававшее из серой воды всего лишь в нескольких кабельтовых от корабля.