Какими бы страстными ни были размышления Оруэлла о форелевых ручьях, лесах с голубыми колокольчиками и хищных птицах, преследующих верховья Юры, в них нет ничего сентиментального. Как человек, проводивший большую часть своего свободного времени, ухаживая за животными в небольшом хозяйстве в Уоллингтоне или на ферме в Барнхилле, он мог быть ужасно приземленным в вопросах, стоящих на повестке дня. Кормя газель в городском парке Марракеша, он отмечает, что газели - "это единственные животные, которые выглядят достаточно хорошо, чтобы есть их еще живыми, на самом деле на их задние конечности невозможно смотреть без мысли о мятном соусе". В это же время он писал письма домой своему другу Джеку Коммону, которого оставил за главного по животноводству. Прошла ли уже случка Мюриэл, спрашивал он в одном из писем. Кстати, если тебе доведется наблюдать, это зрелище будет не очень приятным". Однако помимо крыс был один вид животных, которому он не мог протянуть руку дружбы. Свиньи, сообщил он корреспонденту из Юры, были "отвратительными скотами". Что касается особи, которую сейчас разводят в Барнхилле, то "мы не можем дождаться, когда она пойдет к мяснику".
Глава 12. За прилавком
Я очень счастлива здесь, за исключением того, что я ненавижу Лондон.
Письмо Элеоноре Жак, 20 января 1935 года
Ему нравилось, когда женщины были интересными и умными, но я думаю, ему было трудно принять, что они могут отдать столько же, сколько получили.
Кей Экевалл
Booklovers' Corner, запомнившийся Оруэллу как стоящий "точно на границе между Хэмпстедом и Кэмден Тауном" и "посещаемый всеми типами, от баронетов до кондукторов автобусов", увековечен в его эссе "Воспоминания о книжном магазине", которое появилось в Fortnightly Review через девять месяцев после того, как он подал заявление. Это одно из самых характерных произведений Оруэлла, полное привлекающих внимание социальных и профессиональных деталей и в то же время насыщенное гротескными обобщениями. Особым бичом недавно вышедшего на пенсию продавца являются надоедливые звонки - неясные старушки, требующие издания, единственным отличительным признаком которых является их красная обложка, "разложившийся человек, пахнущий старыми хлебными корками", стремящийся избавиться от бесполезного хлама (двое из них появляются в "Keep the Aspidistra Flying" с заплесневелым изданием романов Шарлотты М. Йонге) и глубокомысленные фантазеры, заказывающие большое количество книг, за которые они не собираются платить. Есть и другие жалобы на плачевный вкус как покупателей книг, так и посетителей небольшой библиотеки магазина, а также на низкую температуру ("зимой в книжном магазине ужасно холодно, потому что если слишком тепло, окна запотевают, а книготорговец живет за счет своих окон"). Мог ли автор "Воспоминаний о книжном магазине" представить себе будущее в этой профессии? Нет, решил он, потому что "когда я был в ней, я потерял свою любовь к книгам".
На самом деле, эти подробно описанные недостатки сильно преувеличены. Письма Оруэлла осенью 1934 года и весной 1935 года показывают, что среда букинистической торговли - время, проведенное за прилавком, общение с покупателями или поездки за покупками - была той средой, в которой он чувствовал себя как дома, особенно если сравнивать ее с тем, что было раньше. В конце ноября в письме к Рене Раймбо, своему переводчику на французский язык, он признался: "В настоящее время я работаю в книжном магазине. Эта работа подходит мне гораздо больше, чем преподавание". Это новое занятие было настолько конгениальным, что, похоже, он всерьез задумался о создании собственного предприятия. "Я бы очень хотел иметь капитал, чтобы открыть свой собственный книжный магазин", - с тоской сообщил он Элеоноре; 700 или даже 500 фунтов стерлингов было бы достаточно, объяснил он Бренде. С таким же энтузиазмом он отзывался о своем жилье в просторной квартире в особняке своих работодателей на соседней Понд-стрит. Если городские пейзажи северо-запада Лондона были непривлекательными ("Это самый унылый район, - заверил он Элеонору, - но поскольку я довольно занят, это не имеет большого значения"), то доминирующим был кинотеатр "Плейхаус", то, как обнаружили Оруэлл и его товарищ по ночлежке и коллега Джон Кимче, компенсация находилась совсем рядом в заметно цивилизованной атмосфере, царившей в Уэстропах.
Того факта, что Оруэлл попал к Уэстропам через тетю Нелли, вероятно, достаточно, чтобы понять, что это были за люди: серьезные, позднего среднего возраста, благонамеренные, политически "прогрессивные", ничуть не стесненные моральными устоями того времени. О взыскательной хозяйке Гордона Комстока миссис Уисбич говорят, что она считала "молодых женщин" разновидностью чумной крысы; миссис Уэстроуп, спрашивая у своего постояльца, собирается ли он приводить девушек в свою комнату, просто указывала ему на то, что его внеклассная жизнь - это его личное дело. Их своеобразные личности - Фрэнсис Уэстроуп (которого Оруэлл не сразу научился называть Фрэнком), как считалось, был похож на "тихого сельского солиситора"; его жена оценивалась несколько живее - имели социальную направленность, и квартира в Уорик-Мэнсионс была одним из нескольких кругов, в которые Оруэлл теперь имел доступ. Через Ричарда Риса он расширил свои контакты среди авторов "Адельфи". Он посещал Маккечни в Хайгейте, а Фьерзы находились неподалеку в Голдерс-Грин. В то же время погружение Оруэлла в этот новый социальный мир было постепенным. Это была временная жизнь, которую он вел здесь в первые несколько месяцев своего пребывания в Хэмпстеде, и его письма к Бренде и, в меньшей степени, к Элеоноре резко свидетельствуют о разрыве между двумя ландшафтами, которые он населял.
Бренде в середине ноября он написал длинное и довольно удрученное письмо, в котором профессиональная неуверенность и эмоциональная неудовлетворенность нелегко перемешались: "Я очень подавлен. Я чувствую, что моя карьера застопорится примерно на 2 года", - сетовал он. Профессиональные проблемы были двоякого рода: с одной стороны, "Бирманские дни" не смогли найти британского издателя, с другой - он был убежден, что "Дочь священника" представляет собой шаг назад: "Я чувствую, что никто не опубликует роман, который я только что написал, потому что он слишком экспериментальный, и то же самое с книгой, которую я только начинаю". Между тем, очевидно, что, несмотря на бесчисленные отказы предыдущих трех лет, Оруэлл все еще активно добивался хозяйки спортзала в Саффолке ("Но, дорогая Бренда, постарайтесь провести со мной несколько дней после Рождества... было бы еще лучше, если бы мы могли куда-нибудь уехать, возможно, на небольшую прогулку"). И снова Бренде советуют читать Джойса, рекомендуют "Портрет художника как молодого человека" и советуют взять "Две сказки о Шеме и Шаме", фрагмент того, что впоследствии станет "Поминками по Финнегану", который можно было найти на книжной полке гостиной в доме Монтегю. Но есть и признаки того, что круг общения Оруэлла начинает меняться. В том же письме говорится о вечере у Рут Питтер, где он встретил "поэта по имени Памела Трэверс". Это была П. Л. Трэверс, как и он сам, автор "Нового английского еженедельника", недавно начавшая новую литературную карьеру с первой из своих книг о Мэри Поппинс. Никогда не называвший лопату большим тупым предметом, Оруэлл сказал, что она "довольно милая, но ужасно некрасивая".
Через три дня после письма Бренде пришла слегка архаичная записка Элеоноре, призывающая ее разыскать его, если она приедет в Лондон, "если замужние дамы могут делать такие вещи". Но большая часть переписки Оруэлла за первые несколько месяцев его пребывания в Лондоне носит узкопрофессиональный характер - письма его агенту, издателю, переводчику, - и их общий эффект, несмотря на его заявления об обратном, показывает, насколько сравнительно успешным был его старт как писателя. Американское издание "Бирманских дней" вышло в конце октября. Было больше работы над рецензиями для "Адельфи", все еще сосредоточенной на религиозных интересах Оруэлла, вечно настороженно относящегося к римскому католицизму, но стремящегося отдать должное подлинной учености. Так, он хвалит книгу Кристофера Доусона "Средневековая религия" за отсутствие "юмора, которого мы привыкли ожидать как само собой разумеющегося от римских католиков" и приветствует присутствие католического писателя, "который может дать нам что-то лучшее, чем брюзжание [Хиллера] Беллока и щебетание [Рональда] Нокса". К этому времени с Генриетта-стрит пришли новости о "Дочери священника", романе, в точном значении которого Виктор Голланц сомневался настолько, что послал его трем разным читателям. Каждый из них похвалил книгу , но в то же время высказал оговорки. Рубинштейн, что вполне предсказуемо, беспокоился о клевете. Оруэлл, согласившись исключить различные случайные ругательства, убрать сцену, в которой мистер Уорбертон пытается изнасиловать Дороти, и смягчить разоблачение системы частных школ Западного Лондона в части IV, которое, как он признал, было "перегружено", провел месяц, возившись с рукописью, закончил свои правки в разгар предрождественского ажиотажа ("в магазине мы выбились из сил", - сказал он Муру) и вернул текст в Gollancz 17 декабря.