Воинственная черта в отношении Оруэлла к людям, которых он недолюбливал, чьи принципы подозревал или считал, что они хотят помешать его продвижению по жизни, наиболее очевидна в дни его "Трибуны". Было несколько горячих ссор с поэтом Николасом Муром, который жаловался на его "наглый налет всезнайства и болтовни, который, в сочетании с его превосходным стилем и демонстрацией интеллекта, способен убедить бесчисленных читателей в том, что то, что он говорит, - правда". Можно понять, почему Оруэлл мог быть расстроен: ни один писатель не любит, когда его честность ставят под сомнение; хуже того, есть намек на то, что он просто обманывает читателей, отдавая предпочтение форме, а не содержанию. По крайней мере, эти разногласия носят литературный, а не личный характер - Мур восхищается некоторыми аспектами творчества Оруэлла и недолюбливает другие: что может быть справедливее этого? Но что нам делать с отношениями Оруэлла с его коллегой по Би-би-си Джоном Моррисом? Как вспоминает Моррис в своих несколько озадаченных воспоминаниях об их совместной жизни, Оруэлл, похоже, из кожи вон лез, чтобы обидеть, кричал, приказывая замолчать, когда молодой человек подходил к телефону - его извинения всегда принимали форму кротко предложенной сигареты - затаскивал его в пабы и издевался над ним за его буржуазное жеманство.
Моррис, которому нравилось творчество Оруэлла, но который признавал, что у них никогда не ладилось, не скрывал злобы в этих выпадах. Тем не менее, в последних этапах их отношений есть любопытный и, со стороны старшего, дразнящий элемент. После того как Оруэлл ушел с Би-би-си и обосновался в "Трибьюн", Моррис был удивлен, когда его попросили сделать для него рецензию на книгу. Затем последовало еще несколько заказов. Строго говоря, это были не заказы, поскольку никакого гонорара за них не полагалось. Однажды, встретив Оруэлла на улице, Моррис спросил, когда ему можно будет заплатить. О, мы не платим за рецензии, знаете ли, - ответил Оруэлл, озорно добавив, что "это все ради дела". Что он задумал? Tribune действительно платила за рецензии - не очень много (Питер Ванситтарт вспоминал, что получил чек на 1 фунт стерлингов за свой первый материал), но, во всяком случае, что-то. Очевидно, он решил повеселиться за счет Морриса. Что касается корней этой неприязни, то тщательный анализ воспоминаний Морриса позволяет предположить, что он считал этого пьющего чай и ходящего по пабам староэтонского аскета позером и был уличен в этом предположении. Оруэлла раскусили не в первый раз.
Часть
V
. Социалист на войне (1939-1945)
Нет реальной альтернативы между сопротивлением Гитлеру и капитуляцией перед ним, и с социалистической точки зрения я должен сказать, что лучше сопротивляться...
'Моя страна справа или слева'
Глава 20. Тающий айсберг
Я просто не могу писать, когда происходят такие вещи.
Письмо Джону Леманну, 6 июля 1940 года
... Я бы с готовностью отдал жизнь за Англию, если бы посчитал это необходимым.
Дневник, 8 августа 1940 года
Английскому писателю мужского пола поколения Оруэлла, желающему стать полезным во время Второй мировой войны, предстояло преодолеть целый ряд препятствий. Одним из них, скорее всего, был возраст: большинству полковых субалтернов было около двадцати лет; младший офицер в возрасте от середины до конца тридцатых годов был сравнительной редкостью. Другим фактором было отсутствие военного опыта. Обладание последним часто могло свести на нет недостатки первого: Алек Во, которому на момент начала войны исполнился сорок один год, отслужил в Великой войне и предусмотрительно оставил свое имя в армейском резерве; к апрелю 1940 года он снова был во Франции в составе Британских экспедиционных сил. У более молодых современников дела обстояли не так хорошо. Ивлин Во провел несколько безрезультатных месяцев осенью 1939 года в Глостершире, пока его наконец не зачислили вторым лейтенантом в Королевскую морскую пехоту. Энтони Пауэллу тоже пришлось ждать до декабря, пока его зачислили в Уэлшский полк. Но трудности Оруэлла всегда усугублялись его плохим здоровьем. В отличие от значительного числа его сверстников, которые просто расширили свой профессиональный круг до пропагандистской деятельности - Патрик Гамильтон, приехавший отдыхать в ENSA (Ассоциация национальных служб развлечений), или Беверли Николс, писавший репортажи о развертывании RAF над Северным морем, - он был полон решимости бороться. Не обращая внимания на идеологическое расстояние, которое он преодолел за последние несколько недель, и оставаясь глухим к протестам друзей-пацифистов - "Я думала, ты считаешь все это безумием, это разбивание нацистских лиц", - тихо упрекнула его Этель Маннин , - он ждал всего шесть дней после заявления Чемберлена, чтобы написать властям, выражая готовность присоединиться к военным действиям.
Все это было легче сказать, чем сделать. Большинство планов Оруэлла на оставшуюся часть 1939 года основывались на предположении, что его быстро зачислят в какое-нибудь военное или квазивоенное подразделение. Вернувшись в Уоллингтон в конце первой недели сентября, он обнаружил, что сад в конце лета разбушевался от жары и требует срочного внимания: покорить его было бы первым шагом к закрытию коттеджа, продаже скота и возвращению в Лондон. Через месяц он передумал и сказал Муру, что в отсутствие официальной работы он решил провести осень, дописывая очерки, которые войдут в книгу "Внутри кита", и приводя сад в порядок к зиме. В итоге, не считая пары вылазок в Гринвич, он остался в "The Stores" на следующие восемь месяцев. В письме к Муру отмечается, что "моя жена уже нашла работу в правительственном офисе", как будто бы быстрое перемещение Эйлин было самой естественной вещью в мире. Но можно задаться вопросом, как именно в параноидальных условиях, царивших в коридорах Уайтхолла в 1939 году, жена писателя, которого Министерство Индии считало "экстремистом", подозревало в импорте контрабандных материалов и который уже находился на радаре МИ-5, могла оказаться в столь чувствительной части бюрократии военного времени. Есть подозрение, что Эйлин воспользовалась вмешательством какого-то высокопоставленного сочувствующего, и что решающее дерганье за ниточку, возможно, было сделано бывшим редактором "Адельфи" Джоном Миддлтоном Мерри, главным цензором во время Великой войны, к которому часто обращались за советом его преемники.
Время, проведенное в Уоллингтоне во время первой фазы так называемой "фальшивой войны", когда о военных действиях почти не сообщалось, - еще один из великих незадокументированных отрезков в жизни Оруэлла. Эйлин, которая теперь жила в семье своего брата, приезжала на выходные по очереди; друзей, многие из которых стремились найти удобную работу в столице, было трудно заманить в коттедж. Помимо обычного бюджета рецензий и рутинной переписки с Муром - в письме от начала октября содержится просьба предоставить информацию о тираже журналов, опубликованных в "Boys' Weeklies" - единственным надежным путеводителем по вынужденному секвестру осени 1939 года является домашний дневник Оруэлла. Из его неторопливых заметок о природе и терпеливого накапливания деталей - яйца, проданные молочнице, урожай ежевичного варенья в 25 фунтов, поездки в Болдок за садовым инвентарем, последние ласточки, которые "все еще здесь, летают очень высоко" - следует, что Оруэлл получал удовольствие от мелочей и проявлял живой интерес к процессам сельскохозяйственной жизни. В этом духе он написал восторженную рецензию на книгу Крихтона Портоса "Teamsman" для газеты "Listener". По его мнению, увлекательность этого рассказа о годе из жизни фермы заключалась в способности описать работу: "охота за заблудившимися коровами и борьба с хитрыми лошадьми, изнурительный труд по подъему тюков соломы... ледяное страдание от пахоты при боковом ветре". Даже такая скучная работа, как вытаскивание каменного столба из земли, становилась интересной, если ее с пользой описать. Здесь, в рамках рецензии из пятисот слов, начинает вырисовываться большая часть предыстории "Фермы животных".