То, что кое-что из этого вошло в роман, формирующийся в исследовании Барнхилла, становится ясно из ссылки в наброске к "Последнему человеку в Европе" на "аферу Бейкеризма и Ингсока". Ингсок - это усечение "английского социализма", идеологического кредо Океании, а бакеризм, похоже, закрался в его сознание вскоре после конференции ПЕН-клуба в 1944 году. Между тем, была еще одна книга, которую, как он знал, ему необходимо было прочитать. Это были "Мы", английский перевод которых, как он сообщил читателям "Трибюн" в колонке от начала января 1946 года, наконец-то "попал мне в руки". Оруэлл сомневался, был ли Советский Союз главной целью автора ("Замятин, похоже, целится не в какую-то конкретную страну, а в подразумеваемую цель индустриального общества"). Но он был явно предупрежден о вымышленном потенциале Утопии, управляемой автократом, известным как Благодетель, руководимой политизированной полицией, известной как Стража, и заставляющей своих покорных граждан маршировать в четвереньках под звуки национального гимна, звучащего через громкоговоритель. Как и Уинстон Смит, инертный и деиндивидуализированный герой Замятина D-503 бунтует, влюбляясь в свою коллегу-беспилотник I-330, а позже бесстрастно наблюдает за тем, как ее подвергают пыткам. Мы были последним серьезным влиянием, которое впитал Оруэлл. С Замятиным за спиной, в окружении дружеских лиц и наслаждаясь летом на Юре, он был готов начать всерьез.
Почти с самого начала работа могла прерваться. Менее чем через две недели после того, как он взял в руки перо, ему пришлось отказаться от своего графика ради поездки в Глазго за Сарой Уотсон, которая должна была провести в Барнхилле часть своего летнего отпуска. Поездка обернулась логистической катастрофой: опоздал паром, пришлось остаться на ночь в Порт-Эллене на острове Айла, где из-за наплыва посетителей ярмарки скота гостиницы были забиты до отказа; в итоге Оруэллу пришлось ночевать в камере местного полицейского участка. Сара, которую привезли из Крейгауза на такси, была очарована видами и звуками острова: криками оленей, тремя прилегающими горами, известными как Папс-оф-Джура, мифическое происхождение которых Оруэлл услужливо набросал, пока машина ехала на север. Для маленькой девочки Юра была местом чудесным, хотя и немного омраченным присутствием Аврил, "совсем не похожей на лондонских друзей Оруэлла", - думала она, "не одобряя" няню и ее дочь, но эффективно выполняя домашние обязанности. Иногда случались дружеские заходы, обычно в связи с вечерним ритуалом чистки подсвечников во вторник, после чего она обучала Сару искусству изготовления предметов искусства из воска и обрезков шерсти.
Три четверти века спустя Юра все еще была жива в воображении Сары: двухлетний Ричард, "буйный и крепкий", носился по двору; коричневая, пропитанная торфом вода текла из кранов в ванной; Кэти Дарроч вставляла вставные зубы, когда приезжали английские гости, и возобновляла разговор с братом на гэльском языке, когда они уезжали. Сара, как вскоре выясняется, была последней в длинном ряду детей, на которых Оруэлл произвел неизгладимое впечатление: она вспоминала, что обращалась с ней как со взрослой, брала ее с собой на рыбалку и внушала ей чувство "огромной привязанности". Но идиллия в Юре была недолгой. Еще летом, в Лондоне, Сьюзен Уотсон познакомилась и начала отношения с двадцатитрехлетним выпускником Кембриджа по имени Дэвид Холбрук, которого она пригласила к себе в Барнхилл и который приехал на четвертой неделе сентября. С самого начала возникла угроза неприятностей: Оруэлла насторожило членство новичка в коммунистической партии и то, что, по словам Холбрука, он "продолжает отношения со своей няней"; Холбрук, хотя и был поклонником творчества своего хозяина, не был готов к тому, что он считал мрачностью личности Оруэлла и ветхой средой, в которой тот обосновался.
Неизбежная цена", неопубликованный роман, который Холбрук закончил через некоторое время после возвращения из Юры, не является точным отчетом о его пребывании на сайте - некоторые из описанных событий произошли до его приезда, а Сьюзен (Бриджид в романе) только недавно вступила в должность, а не занимала ее в течение последнего года. Тем не менее, его рассказ о семейной паре Барнхиллов - писателе Грегори Барвелле, его сестре Олвин и маленьком сыне Дэвиде - полон поразительных деталей. Альтер эго Холбрука Пол Гриммер приезжает на ферму, чтобы застать Бэрвелла ("черная, обтянутая маслом фигура, присевшая за одним из углов каменного дома, глядящая вдоль ствола ружья") в процессе стрельбы по гусю. На вопрос Буруэлла, почему птица должна быть застрелена, он сразу же выдает себя как педантичного зануду, который издает "любопытный скрежещущий звук", "объясняя тему без человеческого интереса, но с изнурительными подробностями". Затем следует мучительный вечер, в течение которого Пол слушает монотонный разговор Буруэлла и его сестры ("Самым мрачным удовольствием этой пары было подрывать все возможности: они любили, чтобы все было недоступным, сломанным, не подлежащим ремонту, недостижимым"), наблюдает, как Буруэлл уныло разделывает гуся, которого Олвин ужасно пережарил, и слушает сказочно-унылые светские беседы о местной фауне.