У Ричарда, над чьей ничего не подозревающей головой велись эти сражения, были свои воспоминания о Кэнонбери-сквер: сунул палец в батарейку, от которой работал дверной звонок, и получил удар током; Оруэлл упрекнул его за игру со столярными инструментами; темнота холодных зимних дней, преувеличенная мрачной покраской квартиры и маломощными лампочками; и всегда высокая фигура отца, веселого за чайным столом, но чаще всего заторможенного в своем кабинете в облаке сигаретного дыма, когда нужно было уложиться в срок. Как всегда, одними из лучших журналистских работ Оруэлла зимой 1946-7 годов были материалы, написанные "на ходу", с использованием конкретной книги или новости, которая привлекла его внимание, как путь к чему-то более универсальному. Возьмем, к примеру, "Riding Down from Bangor", эссе из "Tribune" от конца ноября о переиздании книги Джона Хаббертона "Helen's Babies" (1876), любимой книги детства, которую критик средних лет назвал "одной из лучших в маленькой библиотеке американских книг, на которых воспитывались люди, родившиеся на рубеже веков".
Установив центральное место романа в своей собственной ранней жизни, Оруэлл затем переходит на более широкую культурную территорию, чтобы исследовать "ложную карту мира", которую создают в сознании читателя прочитанные в детстве книги, и свое собственное детское представление о трансатлантической жизни, сформированное литературой, прежде чем закончить воспеванием Америки девятнадцатого века, "богатой, пустой стране, которая лежала вне основного русла мировых событий и в которой кошмары-близнецы, преследующие почти каждого современного человека, - кошмар безработицы и кошмар государственного вмешательства - едва появились на свет". Социальные механизмы, укоренившиеся на восточном побережье Америки в годы, предшествовавшие Гражданской войне, возможно, и были основаны на свободном рынке, но это была "капиталистическая цивилизация в ее лучшем проявлении". И здесь, вы чувствуете, обнажается одно из фундаментальных противоречий в творчестве Оруэлла. Он хочет более равноправного общества, в котором основные человеческие потребности удовлетворяются по праву. В то же время он тоскует по "свободе", открытым пространствам и индивидуальной свободе, подозревая, что одним из последствий более равного, управляемого государством общества станет исчезновение этой свободы.
Несмотря на морозную погоду, он совершил новогоднюю поездку в Юру для зимней посадки. И снова логистика подвела его, и из-за опоздания автобуса ему пришлось провести две ночи в Глазго. Когда он прибыл в Барнхилл, дождь и сильный ветер начались с такой силой, что его чуть не сдуло с ног. Кролики пожрали большую часть огорода, но он успел посадить фруктовые деревья и розы, нарисовал карту планировки и составил список продуктов, которые понадобятся ему по возвращении весной. Он явно планировал долгосрочное будущее на Юре, устраиваясь на ночлег и осваиваясь с идеей жизни на гебридском острове: друзья отмечали, что, признавая необходимость периодических визитов в столицу, он, похоже, достиг того момента, когда, по словам Тоско Файвела, "лондонская жизнь, кроме писательской, стала для него неприемлемой". Он вернулся в Лондон к 9 января, чтобы успеть послушать адаптацию "Фермы животных" в рамках Третьей программы. Как он сообщил Хеппенстоллу, спектакль прошел хорошо, было получено несколько писем от поклонников и хорошие заметки в прессе, единственным исключением в этом буйстве похвал стала критика из "Трибюн".
Ледяная погода не прекращалась. Нехватка топлива привела к масштабным отключениям электричества и временному закрытию лондонских еженедельников: одна колонка "Как я хочу" попала в "Дейли Геральд". Уединившись в кабинете на Кэнонбери-сквер, Оруэлл продолжал работать: предисловие из пяти тысяч слов к сборнику "British Pamphleteers Volume I", составленному Реджем Рейнольдсом и появившемуся в конце года, вероятно, относится к этому времени. "Он очень интересовался эфемерной литературой, - вспоминал Рейнольдс, - но был слишком занят, чтобы много работать". Издатель предполагал, что его связь с книгой улучшит ее перспективы: на самом деле продажи были плохими. В некотором смысле лондонская жизнь Оруэлла зимой 1947 года сводится к серии встреч: его находили обедающим в ресторанах, видели в домах друзей, случайно встречали на улице по пути в редакции журналов. Неизбежно, что большинство из них имеют ретроспективный блеск: к тому времени, когда наблюдатели пришли, чтобы записать их, они были свидетельствами легенды, которая уже закрепилась. Однако две из них достаточно непосредственны, чтобы предположить, что описанные в них события поражали воображение в то время.