Самым непосредственным результатом этой новообретенной свободы стала решимость обходиться минимумом работы. На экзаменах, сданных в конце осеннего семестра, Блэр КС, преуспевающий классический ученый, который всего за год до этого покрывал себя славой в школе Святого Киприана, занял последнее место по латыни. Его одноклассники сразу же заметили его решимость халтурить. "Я думаю, что он предположительно упорно трудился, чтобы попасть в колледж", - вспоминал один из них, - "а попав туда, он скорее отстал". Даже Джасинта, иногда склонная представлять своего друга как "прирожденного ученого", признает, что в это время он "скорее забросил работу". В контексте Итона все это имело пагубные последствия. В школе было полно специалистов по поиску талантов - К. Х. К. Мартен и Таппи Хедлам, специалисты по истории, Эндрю Гоу, выдающийся классик, достопочтенный Г. У. Литтелтон, который вел знаменитый класс дополнительных исследований английского языка, - которые стремились выявить перспективных мальчиков, которых можно было бы готовить к университетским стипендиям. Важную роль в этой стратегии играла школьная система "блочного" обучения, по которой мальчики переходили из класса в класс исключительно по заслугам. Мальчик, подававший признаки выдающихся способностей - например, Джон Хейгейт, сын хозяина Итона, поступивший в школу на два года позже Оруэлла, - мог попасть в шестой класс на несколько семестров раньше, чем менее прилежные ученики, такие как Блэр КС.
Все это означало, что на самом раннем этапе школьной карьеры академическая карта Оруэлла была помечена. Уже через год он остался позади, когда более решительные мальчики пробивались к славе. Начав как специалист по классике, он вскоре был переведен в сравнительное захолустье "общей классики". Были попытки изучать естественные науки: Роджер Майнорс вспоминал, как двое мальчиков просили разрешения на дополнительные препарирования в биологической лаборатории, покупали органы у Виндзорского мясника и "катастрофические результаты" перерезания желчного пузыря галки, которую они сбили катапультой с крыши часовни колледжа. Жаль, что не сохранилось ни одного из семестровых писем, отправленных домой старшим Блэрам мастером колледжа, поскольку примеры, сохранившиеся у современников Оруэлла, показывают, что это были откровенные документы, хорошо освещающие индивидуальные причуды и странности и, прежде всего, сосредоточенные на вопросе о будущем своих подопечных. К пятнадцати годам, которых Оруэлл достиг в июне 1918 года, мальчик из Итона должен был иметь четкое представление о том, что он хочет делать с собой, собирается ли он поступать в университет (в терминах Итона это означало Оксфорд или Кембридж) или, для тех мальчиков, которые не были предназначены для управления помещичьими имениями, какая профессия будет иметь удовольствие принять его.
Что хотел сделать Оруэлл? Джасинта вспоминала знаменательный день, который она датирует сентябрем 1918 года, проведенный за сбором грибов в Харпсденском лесу над Хенли, когда разговор зашел об "Оксфорде и о том, как прекрасно мы проведем время, когда приедем туда" (Джасинта, которой тогда было семнадцать лет, училась в Оксфордской средней школе с амбициями поступить в женский колледж). Признавая, что Оруэлл фактически впустую потратил свои первые три семестра в Итоне, Джасинта настаивала на том, что теперь он увлечен идеей университета и "намерен начать кампанию за разрешение родителей". Непосредственным следствием этого тет-а-тет стало стихотворение под названием "Язычник" (оно относится к спору между Оксфордской средней школой и буддистами по поводу исповедуемого Джасинтой агностицизма). Сонорное и слабо пантеистическое ("Так вот ты где / и вот я / Там, где мы можем думать, что наши боги находятся / Над землей, под небом / Обнаженные души живы и свободны"), оно заканчивается предложением "мистического света", вечно сияющего в голове получателя. Иакинфа добровольно внесла несколько поправок, в том числе заменила "обнаженные души" на более безобидное "небронированные". И здесь, в зрелище сбора грибов в лесу Хенли и еженедельной отправки писем в Оксфордскую среднюю школу, что-то зашевелилось.
Джасинта прожила до девяноста лет. В книге "Эрик и мы" она утверждает, что их отношения были полностью платоническими: "Я не испытывала к нему никаких романтических чувств". Дюжину лет спустя она все еще настаивала на том, что "я никогда не думала о нем в романтическом смысле". Незадолго до своей смерти она объяснила биографу Майклу Шелдену, что "все это было своего рода мысленным романтическим чувством с его стороны". Но, как показывают частные письма к членам ее семьи, это было далеко от истины: к концу подросткового возраста она и Оруэлл находились в условиях значительной близости. Мой первый поцелуй произошел на самом волшебном сентябрьском закате, когда лес был у нас за спиной", - вспоминала она. Казалось, что нас окутывает золотой свет". Учитывая, что это произошло на фоне сентябрьского заката, кажется вероятным, что это случилось в Харпсденском лесу. Но если романтические чувства Джасинты к Оруэллу, как и его к ней, омрачены тайной, она является гораздо более надежным проводником его амбиций, среди которых написание книг и желание стать известным писателем все еще играют важную роль. Опять же, контекст Итона поучителен. Младшие сверстники Оруэлла - Актон, Брайан Говард, Коннолли - были заняты открытием современного направления в литературе, читали Пруста и Фирбанка, писали пастиши vers libre и развлекали себя походами на балет. В отличие от них, вкус Оруэлла оставался погрязшим в эдвардианском middlebrow: Г. К. Честертон, Э. В. Хорнунг, автор книг о Раффлзе, мрачные истории о привидениях М. Р. Джеймса (одним из ярких моментов его учебы в Итоне было приглашение на завтрак в домик проректора), и прежде всего Г. Г. Уэллс. Предполагается, что Оруэлл перечитывал экземпляр "Современной утопии" Будикомов столько раз, что родители Джасинты сделали ему подарок; он был горько разочарован тем, что не встретил Уэллса на фабианском чаепитии, созванном его лимузинскими тетушками.