Но были и другие люди, с которыми Оруэлл, проживавший сейчас в спальне на верхнем этаже дома 3 по Куин-стрит, когда ветер налетал с серого Северного моря, оказался в непосредственной близости. Это была семья ежедневной прислуги Блэров , миссис Джесси Мэй. Мэй - легендарный саутволдский клан, живущий в городе уже несколько поколений, который зарабатывал на жизнь в основном домашним хозяйством: Миссис Мэй ранее работала горничной, ее муж Поп был шофером. Они и их три дочери, Олив, Эсме и Марджори, будут тесно связаны с Блэрами на протяжении всего их пребывания на побережье Саффолка. Почти век спустя, в мире, где старые социально-экономические иерархии 1920-х годов в значительной степени исчезли, нелегко объяснить (относительно) сложные условия, на которых Блеры и Мэй стояли друг перед другом. Это означает, что миссис Мэй, хотя и была наемным работником Иды Блэр, была также ее закадычной подругой и очень часто доверенным лицом, хранилищем практических советов и мудрых рекомендаций, имела значительную свободу в отношениях со своими работодателями и регулярно привлекалась для того, чтобы, как выразилась одна из ее внучек, "разобраться с Идой". Большая часть этих разборок была связана с домашними расходами Иды. Она была склонна проигрывать деньги за столом для игры в бридж, и миссис Мэй часто убеждали принять домашние артефакты вместо зарплаты. Одним из таких предметов было обручальное кольцо Джасинты, подаренное ей в 1930-е годы, как нельзя лучше отражает отношения между Идой и женщиной, которая убирала ее дом, когда дама, желающая вознаградить верную помощницу за годы службы, превращается в нерадивую домохозяйку, выплачивающую долг.
Все это означало, что миссис Мэй была далеко не только домашней прислугой; все больше и больше она становилась шарниром, на котором вращалась Куин-стрит. Ее дочери также играли важную роль в жизни семьи Блэр в течение следующего десятилетия, работая на Аврил, когда та позже открыла чайный магазин в городе, иногда сопровождая ее в поездках в поисках ночной жизни Лоустофта, присматривая за детьми Дейкинов, когда те приезжали погостить. Если миссис Мэй сочувствовала сыну своего работодателя, отмечая его неважное здоровье и описывая его как "бедного мальчика", которого она, по ее словам, "жалела", то одним из самых острых наблюдателей за загадочным, замкнутым молодым человеком была Эсме. По словам его друзей, большую часть времени, проведенного Оруэллом в Саутволде осенью 1927 года, он провел в своей спальне, пытаясь перенести слова на бумагу. Как вспоминал Деннис Коллингс, "никто никогда не видел, чтобы он что-то писал, потому что он делал это в своей маленькой задней комнате по утрам. У него был такой распорядок: он завтракал, шел в свою маленькую заднюю комнату, садился там за стол и писал. Ему было совершенно не важно, что он пишет, он просто писал". Двенадцатилетняя девочка, которой мать периодически приказывала "отнести бедному мальчику что-нибудь наверх", помнила, как ждала на лестничной площадке с подносом в руках, пока бледнолицый обитатель комнаты положит ручку и откроет дверь. Значение воспоминаний Эсме об Оруэлле в его первую зиму в Англии заключается в том, что они написаны с точки зрения человека, находящегося далеко за пределами своего социального класса. В то же время она была достаточно проницательна, чтобы понять, что, хотя Оруэлл был выходцем из мира, полностью отличного от того, в котором жила она сама, он не был в нем как дома. Блеры, возможно, и были "высшим классом", а старый мистер Блэр - "джентльменом", но их сын казался "одиночкой", который, к тому же, был "не совсем в себе", одетый в ветхую одежду, дополненную трижды намотанным шарфом, который все еще спадал до колен. Другие зрители Саутволда диагностировали черную овцу, с позором вернувшуюся с Востока: большинство местных жителей сочувственно отнеслись бы к мнению Шарпа, что "Блэр-старший, должно быть, был в ужасе".