— Господи, как же я устал, — сказал он, наблюдая, как палец нажимает курок.
— А-а, — приглушенно всхлипнул Бриггз.
«Последний — во время выстрела стоял, — припомнила она, когда в лицо ей ударила волна разряженного воздуха, — пуля разорвалась по центру грудной клетки, оторвав тело от земли и разбрызгав его на массу кровавых лохмотьев, растекшихся по находившейся сзади стене».
Сейчас же, отслеживая полет пули камерой, она увидела, с какой силой свинец обрушился на грудь Бриггза. Это больше напоминало удар молота. Тело, словно лишенное костей, сложилось в угол стены и пола, затем подскочило, разбрызгивая кровь и куски ткани, и влажные глаза, поскольку нижняя часть лица выла снесена напрочь, словно это была попытка бросить в объектив камеры какое-то ужасающее проклятие. Жизнь испарилась из разорванной плоти. Труп упал, сложившись в некое подобие готового к отправке в прачечную грязного белья, накрыв собой развалившийся импровизированный стол.
Она держала камеру на трупе еще несколько секунд, снимая, как бежит на пол еще дымящаяся кровь, затем отпустила кнопку и опустила объектив.
— Ну, что еще?
Он отрицательно покачал головой.
— Развязка.
Большим пальцем он стер каплю крови с черного ствола. Его холодно-бледное лицо порозовело. Она вновь услышала его дыхание, теперь уже нервное и глубокое.
«По крайней мере сейчас он в полном порядке», — подумалось ей. Молчаниям на какое-то время придет конец. Под тяжестью камеры у нее уже начали ныть руки. Опять это удалось.
Они вышли из здания, не сказав друг другу ни слова.
На солнцепеке мальчишка-сорванец лет семи-восьми, с какой-то глиняно-неподвижной маской лица, что, впрочем, было весьма характерно для обитателей покинутых городов, пытался открыть капот автомобиля, по неизвестной причине мальчуган, похоже, был одержим техникой.
«Наверное, машины способны заменить детям людей», — подумала она. И внезапно ей невыразимо захотелось оказаться где-нибудь еще, убраться с этим мальчишкой вместе из этого огромного кармана застывшего времени. Когда они подошли к машине, то мальчик не убежал, а с безразличным видом проследил за тем, как мужчина открыл дверцу и швырнул ружье на сиденье. Порывшись в карманах, взрослый протянул что-то мальчику.
— Вот, — сказал он. — Такими еще в здешней округе пользуются.
— Еще бы, — мальчишка грязным пальцем разгреб горку монет на ладони мужчины.
— Возьми их.
Он ссыпал монетки в подставленные ладони сорванца.
— Иди, унаследуй землю или что-нибудь в этом роде.
Рассовав деньги по карманам, мальчишка пустился наутек по выгоревшей траве.
Теперь машину вел он. Она знала, что порой это его успокаивало. Пролетающие за стеклом мили безболезненного движения и впрямь могут стать утешением.
«Вернись», — призвала она его мысленно. Она боялась, что когда-нибудь он будет так подавлен бременем своей силы и власти, так перестарается в своем рвении, что она уже никаким образом не сможет вернуть его себе. Она держала камеру на коленях, взирая на проносившийся за стеклом деловой комплекс.
— То был действительно жадный сукин сын, — промолвил он после нескольких минут молчания и шумно вздохнул. — Прикончить его было непросто — он ведь действительно хотел жить. Любой ценой, каждой голодной клеточкой своего тела.
Оторвав руку от руля, он сделал пальцами кусающий жест.
— К ночи я отредактирую пленку. — Она коснулась его руки. — И мы передадим ее Фронту. И тогда ты сможешь как следует отдохнуть.
— Нет… На сегодня нам еще осталось последнее дело.
Она понимала, что он имеет в виду. Автоматически, как ни в чем не бывало, она поднесла камеру к глазу и нажала кнопку запись. Они уже говорили об этом прежде и решили записать все — от подготовки до самого конца. И даже сам выстрел.
Своего рода «магнус опус» для них обоих.
Она сфокусировала камеру на его лице как раз в тот момент, когда он пристально всматривался куда-то вперед.
— Пора с ним кончать.
— Стрезличек, — промолвила она, не прерывая съемки. «Что за резкое имя, звучит как кашель», — почему-то подумалось ей.
— Да, теперь пришла очередь Стрезличка. — Он плавно повернул рулевое колесо. — Наконец-то.
Импульсивно или же от страха, но она уже не могла держать в центре кадра его узкое, аскетическое лицо: у нее затряслись руки.
«Не знаю, смогу ли я выдержать это в очередной раз, после столь краткой паузы», — кричал ее внутренний голос. Она развернула камеру и стала снимать пролетавший за окном пейзаж. Край асфальтовой полосы, необитаемый пригород, очертания далеких гор. В небе парила птица, похоже, орел. Она сделала максимальное приближение, но птица осталась лишь темной точкой в фосфорическом сером мире камеры.