— Я не стала открывать коробку. — Сказала я, когда тот подал мне руку и поцеловал дочь в лоб. — Мне страшно.
— Не бойся, милая. Я с тобой. Может, Лале решила сделать тебе подарок, но не дождалась?
— Лале бы позвонила. К тому же, она всегда знает, что в это время я дома.
Лале — Наша соседка. Она была взрослой женщиной, которая уже вырастила двоих сыновей, которые перебрались в Стамбул и построили там карьеру. Ее седые волосы всегда были аккуратно уложены назад, а острый нос делал ее старше, чем она есть. Лале всегда помогала мне, когда Зосе задерживался на работе, советовала мне мази и таблетки, когда моя крошка болела. И я не могла поверить, что эта женщина не могла дождаться, когда я отворю ей свою дверь.
— В таком случае, давай просто выкинем эту коробку.
— Ты прав. Так лучше.
Хосе подошел к подарку, взял его в руки и отправился к мусорному контейнеру. Он замахнулся и бросил злосчастный подарок в мусорку, как раздался взрыв. Мы были далеко и нас не затронуло с дочкой. Только громкий шум заложил уши, но Хосе, который был вплотную к баку взлетел вверх и упал к нашим ногам. В след за ним опустилась обожженная бумага с красивым каллиграфическим почерком. Я знала только одного человека, что писал такую красивую букву «А».
На шум вышли соседи, и я услышала их возгласы. Даже не заметив как, Лале забрала из моих рук дочь, а я не чувствуя уже тяжести ребенка, ощутила груз боли и чувства вины. Упав на колени, я схватила голову своего мужа. Из ушей текла кровь. Руки и ноги были обожжены, стеклянные глаза смотрели наверх, а губы были напряжены точно так же, как и в последний наш разговор перед трагедией. Я закричала. Истошно.
— Ты же обещал! — Мой вой заполонил улицу. Люди закрывали рты рукой, будучи шокированными случившемся. — Обещал быть рядом!
Вдруг рука Хосе коснулась моей, и мое тело сжалось. Он жив! Но я ошибалась. Это было последнее движение мужчины, сопровождаемые последними словами, давшимся ему с трудом. Он захлебывался кровью, но всетаки выдавил из себя:
— Прости. Я вас очень люблю.
После этого его глаза закрылись, и я ещё очень долго трясла его тело, прижимая к своей груди и плача. Меня разрывало на части. Да, Хосе не был мне любимым мужчиной, но всегда был и остался любимым братом. Как я теперь посмотрю в глаза его родителям и сестре? Что скажу Монике, когда она спросит о случившимся? Это я была во всем виновата. Моя ошибка стоила жизни уже троим. Мои родители мертвы, и я даже не смогла их по-человечески похоронить. Хосе лежал на моих руках. Мой смелый и верный Хосе нашел свою погибель в той, которую очень любил. Он был благородным человеком, не ожидавшим от меня ничего взамен. И он умер из-за меня! Это я! Я должна была умереть!
Полиция оттащила меня от тела мужа, посадила в карету скорой помощи, и врачи вкололи мне успокоительное. Сон сморил меня, и очнувшись, я увидела белые стены больницы. Френси не было рядом, не было рядом Лале, и, конечно, не было Хосе. Мужчина больше никогда не возьмет меня за руку и не скажет, что всегда будет рядом со мной.
— Сколько я спала? — спросила я вошедшего в палату доктора.
— Сутки.
— Мне надо похоронить мужа.
— Мои соболезнования. — Кивнул доктор, смотря на меня глазами сканерами. Поняв, что со мной все в порядке, он отпустил.
Последний раз я видела своего мужа. Казалось, что он спит, пока реальность не настигла меня закрытой крышкой гроба. Моника прилетела мгновенно. Она не обвиняла меня, но я знала, что такого она никогда мне не простит. Я была точкой несчастья.
Попрощавшись с Лале, мы с Френсис покинули этот дом и вернулись обратно в Стамбул. Из головы не выходили строчки из записки, положенной в подарок. Луи писал, что этот подарок послан мне с любовью, но, видимо, его любовь приносила лишь смерть. Даже псих Стефано не позволил себе такого. Я была опустошена и разбита. Это было предательство любимого. Я жалела его, молилась за его благополучие, а тот лишь выжидал момент, чтобы из-за собственной ревности лишить жизни человека, ставшего для меня семьей.
Френси уснула, а Моника вместе с родителями только что улетели в Италию. Я вышла в сад и увидела разросшееся алоэ. Это должен был быть наш цветок, приносящий жизнь, но, видимо, все, к чему прикасается рука минует смерть. Слезы градом полились из моих глаз. Я стояла истуканом, смотрела на цветок и рыдала. Молча, но мои глаза говорили обо всем, что меня тревожило. Я была недостойна этой жизни и не могла жить под одним небом с Луиджи.
Чьи-то руки легки на мои плечи. Тихий осипший голос подруги донесся до ушей, и я обернулась, падая в объятия Моники.
— Это все из-за меня! — Мои пальцы сжимали ткань ее кофты, а челюсть уже болела от того, с какой силой я сжимала ее. — Моника, мне так жаль. Он был готов на все ради меня.
— Таким был мой брат, — шептала подруга. Зная как ей сейчас было больно, чувство вины взыграло с новой силой. — Не кори себя. На его месте оказалась бы ты!
— Лучше бы была я, — призналась я.
— Не говори чепухи. Тебе нужно прилечь.
Прошло больше двух недель, а я все ещё не могла прийти в себя. Чувство, что этот кошмар никогда не закончится не исчезал, и разъедал меня изнутри.
Каждую ночь я закрывала глаза и видела Хосе, лежавшего на моих коленях.
Каждую ночь один и тот же кошмар.
В эту ночь случилось тоже самое. Бездыханное тело моего мужа упало к моим ногам и дикий истошный крик, поднявшийся на улице. Слова Хосе о любви и страх. Дикий страх за себя и дочь. Я снова поймала себя на мысли, что если бы на его месте была я, то все зажили бы счастливо. Моя дочь выросла бы в семье, которую создал бы Хосе. Знала бы о маме из фотографий и рассказов отца и тети и никогда бы не знала тех бед, которые свалились на мою голову. И эти мысли подтолкнули меня к очередному верному решению.
Я сцедила как можно больше молока, несмотря на свою физическую боль. Поставила его в холодильник, взяла листок бумаги и написала о том, что творилось в моей душе.
«Моя милая Моника!
Я знаю, ты никогда меня за это не простишь, но и я больше не могу мириться с этим чувством вины. Я сама себя не могу простить за все, что произошло с моими родителями, тобой и Хосе. Я — причина ваших страданий и пора уже решиться на отчаянные меры.
Однажды Луи сказал очередную правильную вещь, — гниющую руку лучше вырезать сразу, пока заражение не последовало дальше. В ваших жизнях я была гниющей рукой, которая заразила всех, дойдя до самого сердца. Вы больны, и я могу вас излечить. Единственное сердце, которое осталось нетронутым, — моя дочь.
Прошу, вырасти ее такой же смышленой и уверенной, как ты. Но знай! Моя куколка такая же непослушная, как и не папа.
Если случится, что Луи узнает о дочери, не лишай его возможности любить ее, но перед этим спроси с него за все дерьмо, упавшее на ваши головы. Пора покончить с этой войной и убрать главную ее причину.
Прощайте, мои любимые девочки. Пусть над вашей головой всегда светит яркое турецкое солнце.
P.S. Передай Ноэ, что он тот ещё болтун, но я его очень люблю. Мы не виделись больше полугода, поэтому не говори ему обо всем сразу».
Поставив точку, я смахнула слезу, но та успела упасть на лист бумаги. Я не взяла с собой ничего. Налегке вышла из дома, добралась до излюбленной набережной, повернулась к ней спиной и упала в воду. Рядом как раз проезжал катер, разгоняя воду, создавая волны.
Вода хотела выплюнуть меня из моря, но я оказалась проворней. Перестав двигаться, я просто плыла куда-то по течению, временами бившись о бетонный бордюр. Ноги стало сводить и в конечном счете я, наконец, начала тонуть. Когда я почувствовала, что тело перестало инстинктивно бороться со смертью, я улыбнулась и позволила волнам поглотить меня.
Глава 32
Первое, что я увидела, открыв глаза, — маленький лучик света в круглом окне. Голова гудела от удара, а тело было обезвожено. Жесткие доски, словно иголки впивались в спину, создавая жуткий дискомфорт, но попытавшись встать, я снова рухнула на пол. — Если я умерла, то определённо в аду.