— Напрасно я тревожусь, — решил он, желая унять сердцебиение.
В такое время лучше отвлечься от ложных тревог, ничего лучшего не придумаешь.
Он с отчаянной решимостью пытается представить Лиду возле себя, тут, в бесконечных снежных просторах. При мысли о ней ему становится как будто даже чуть теплее...
Ее образ предстал таким, каким видел впервые: такая гордая и такая красивая. Она, помнится, даже отказалась от носилок, хотя после блокады еле стояла на ногах.
— Сперва выгружайте Зину, — приказала она. — Ей хуже всех.
Он кинулся помогать Зине, а в это время санитар крикнул:
— Отставить! Не видишь, что помогать надо той гордячке? Упадет!
Пурга, как назло, отогнала образ Лиды. Она несла с собою шальные вздохи и притворные стоны. Но Саше наплевать на всю эту катавасию: на завывание, неясные угрозы и посулы ему полагается отмерять степь своими ногами.
Девчонка ушла из мира часового. Но ему нужно все время на чем-то сосредоточиваться. Думы помогают выстоять против пурги...
Он внезапно представляет себя на фронте. Саша уже освобождает первое село. В том населенном пункте Сашу обязательно должна встретить древняя старуха и благодарить освободителя. Так получается по описаниям всех военных корреспондентов. Значит, так оно, пожалуй, и есть.
Вдруг тревога охватывает Сашу: вот только неизвестно, что скажет та, первая встречная. А может, она сразу начнет сыпать проклятиями? За то, что оставил село немцам. За то, что так долго не появлялся.
Ему страшно услышать подобный упрек. Саша даже диву дается, как ему не хочется встретиться с такой женщиной.
— Мы спешили, как могли, — вот единственное, что может он сказать в свое оправдание.
Но он верит, что первая женщина, которая встретит его в освобожденном селе, ни за что не станет винить Матросова. Она скажет ему свое самое лучшее спасибо. А ради этой благодарности стоит попотеть солдатским потом. И пока зябнуть в этом снежном аду...
И вдруг ветер принес посторонние звуки: Саша прислушался. Скрипит снег. Он не ошибся, вскоре показалась темная фигура человека, направляющегося в его сторону. Кто это? Друг или враг? Что же делать другу в эту темную ночь? В голове пронеслись рассказы командиров о диверсантах, шпионах. Человек шел медленно, таясь, точно опасаясь встречи.
Саша не выдержал и громко крикнул:
— Кто идет?
В ответ донесся радостный возглас Рашита:
— Свой, Саша! Это я, Рашит.
— Черт тебя носит в такую погоду. Где был? — недружелюбно спросил Саша.
— Дай отдышаться, еле дотащился, — проговорил Рашит, тяжело дыша.
— Где слонялся?
Рашит ответил, чуть отдышавшись:
— Право, смешной случай. На станции с одним земляком встретился. Поболтал малость, ну и опоздал. А мне здорово подвезло, что на посту ты, а не другой.
Рашит направился мимо поста, однако его друг сердито крикнул:
— Назад!
— Ты что орешь? — рассердился Рашит.
— Придется вызвать карнача, — заявил Саша.
— Брось шутить, Саша, — встревожился Рашит. — Я пройду, никто не заметит.
Матросов медлил. В нем шла душевная борьба.
— Нет, Рашит, я не могу пропустить тебя, — наконец проговорил Саша.
Рашит, не веря этому, заявил:
— Ну тебя к черту! Я пошел, — и снова было шагнул, но Матросов, щелкнув затвором, сурово крикнул:
— Стой!
И, как бы подтверждая серьезность своего намерения, Саша приподнял винтовку и выстрелил вверх. Из караульного помещения тотчас прибежали люди.
— Друга выдаешь, — процедил сквозь зубы Рашит.
— Что случилось? — спросил прибежавший начальник караула.
— Вот опоздавшего задержал. Курсант Габдурахманов из первого взвода...
Начальник караула кивнул головой, а потом приказал сопровождавшему его курсанту:
— На пост! Матросов, тебе смена. Веди арестованного!
Вот какая она, военная служба! Саша под винтовкой вел своего закадычного друга.
Однообразная жизнь училища вскоре была нарушена тактическими занятиями.
Под покровом предрассветной тьмы первая рота шла впереди всей колонны на сближение с «противником». Курсанты использовали для укрытия складки местности. Неглубокий овраг хорошо скрывал передвижение роты. На самом берегу реки росли кустарник, небольшие ивы, за которыми наступающие заняли рубеж атаки.
Рашит шептал лежавшему рядом Сергею Гнедкову:
— Смотри, волчьи следы начинаются. Вон, вон, видишь, ласка высунула голову из-под снега. Эх, прозевал, — сказал он с сожалением, когда Гнедков заявил, что никакой ласки нет.