— Не могу. Я не знаю, сколько мы тут простоим.
Солдаты не уходили. Соснин спросил:
— Что еще?
— Разрешите, товарищ старшина, к начальнику эшелона обратиться?
— Он тоже не отпустит, — отрезал Соснин.
— Разрешите уж, товарищ старшина, — настаивал Рашит.
— Попробуйте, коли так, — смягчился тот.
Начальник эшелона наотрез отказался дать увольнительные.
— Я не знаю, когда мы отправимся, — объяснил он. Увидев огорчение на лицах молодых солдат, добавил: — Даже офицеров-москвичей не отпускаю.
Однако солдаты были настойчивы, не уходили.
— Неужели не ясно? — сердито спросил майор.
— Одолжите на полчаса ваш бинокль, товарищ майор, — попросил Матросов.
Начальник эшелона взглянул на солдат и, ни слова не говоря, передал полевой бинокль.
— Вернете в третий вагон...
— Есть, товарищ майор...
— Спасибо, товарищ майор, — добавил обрадованный Рашит.
Матросов и Габдурахманов с крыши вагона рассматривали город, но все-таки не увидели Кремля. В окуляры попадали заводские трубы, дома, башни.
Ночью эшелон оставил столицу.
А когда забрезжил рассвет, солдаты вновь кинулись к окошечкам, однако никаких признаков города уже не было, поезд бежал по снежной равнине. Все с интересом разглядывали новые края. Чаще стали попадаться разрушенные станции, огромные воронки от разорвавшихся бомб около железнодорожного пути и многочисленных мостов.
На какой-то маленькой станции без названия (вокзал был совершенно разрушен) простояли несколько минут. Этого времени было достаточно, чтобы Сережа Гнедков принес сообщение:
— По Октябрьской дороге шпарим...
Обычно в военных эшелонах, направлявшихся на фронт, никто не знал маршрута следования и конечного пункта остановки. Поэтому каждый гадал, как мог.
— Ржев все еще в руках немцев, я думал, на Калининский фронт попадем, — со вздохом произнес Копылов.
Только сейчас Матросов вспомнил, что молчаливый Петька был родом из-под Ржева.
— Хоть к черту в пекло, только бы быстрее, — торопился Саша.
Немного позже Рашит говорил своему другу:
— Я фронт представлял себе иначе...
Неожиданно паровоз начал издавать протяжные, жалобные гудки.
— Тревога! — предупредил дежурный.
— Спокойно! Из вагона без команды не прыгать, — предупредил Соснин. — На платформах — зенитные установки, на крышах хвостовых вагонов — пулеметы.
Паровоз продолжал жаловаться. Неприятное дело — находиться во время бомбежки в закрытых вагонах...
Над поездом с гулом пронесся самолет, и тут же раздалась трескотня крупнокалиберного пулемета.
— «Мессер», — определил Соснин. — Бомбить не будет. На нем только пулеметы...
Как бы подтверждая слова старшины, несколько пуль пробило крайнюю доску крыши. Все притихли и невольно наклонили головы. Кое-кто даже залез под нары.
Для Матросова это была первая встреча с врагом. Но ему не нравилась такая стычка: у врага оружие, а он — в закрытом вагоне. «Вот если бы ты был на земле или я в воздухе. Вот бы один на один...» — думал Матросов, разглядывая небо через щели в крыше.
«Мессер» сделал еще один налет. Еще одна длинная очередь. Еще и еще. Паровоз торопился, будто желал убежать от истребителя, — добавлял скорость, жалобно гудел.
— Как только бензин выйдет, так отстанет, — говорил Соснин совершенно спокойным голосом. — Не советую, ребята, молиться каждой пуле.
Солдаты повеселели, начали шутить, хотя смерть продолжала висеть над головой.
— Может, откроем дверцу, я по нему из винтовки, — сказал Рашит, подходя к дверям.
— Не надо, это не поможет! — крикнул Семен Воробьев.
Ребята не могли потом определить, что произошло раньше: или пули забарабанили по крыше вагона, или со стоном упал Воробьев. Все обитатели кинулись к нему на помощь.
— Ну-ка, отодвиньтесь, — сказал Соснин, развертывая индивидуальный перевязочный пакет. — Габдурахманов, поддержи за левое плечо...
— Ого, на месяц в госпиталь, — проговорил тоном знатока Андрей Семячкин, увидев большую кровоточащую рану на правом плече Семена. — Не меньше, чем на месяц в глубокий тыл.
Побледневший от потери крови Воробьев терпеливо перенес перевязку, потом виновато проговорил:
— Вот тебе и на... И повоевать не пришлось... Вы уж, ребята, простите меня.
— За что же прощать? — удивился Соснин.
Поздно ночью на разрушенном до основания полустанке эшелон выгрузился. Команды произносились вполголоса. Батальоны ушли в ночь. Полустанок быстро опустел.