— Зачем читаешь? Зачем, а? Кончай!
Сергей, удивленно подняв брови, замолчал.
В правом углу уже восстановленной землянки, где обычно спал Андрей Семячкин, сейчас сидел новый солдат, курносый, веснушчатый Николай Лалетин. Он оказался очень приветливым и разговорчивым. Лалетин рассказывал молчаливому Копылову о сестрах из госпиталя, откуда он только что прибыл.
Вдруг на середину землянки вышел Саша и глухо спросил:
— Мне непонятно, почему на митинге никто не обмолвился добрым словом о Семячкине?
Все повернули головы в сторону говорившего. Саржибаев воскликнул:
— Почему, а? Нехорошо! Живые должны помнить павших. Нехорошо!
Обитатели землянки так были взволнованы вопросом Матросова, что не заметили, как в землянку вошел старшина Соснин. Услышав восклицание Саржибаева, он сделал два шага вперед и медленно заговорил:
— На мой взгляд, у него не хватило выдержки, он хотел спрятаться от бомбы, бросив товарищей. Значит, он был трусом.
...Матросов шел на левом фланге группы, которую вел Артюхов. Рядом с ним почти бежал коротконогий Николай Лалетин, В зимнем лесу было тревожно. Где-то били тяжелые орудия, им в перерывах между выстрелами помогали пулеметы. Ни зверей, ни птиц — ничего, что говорило бы об обычной жизни леса, всюду только — следы солдатских сапог.
Саша, должно быть, простудился. Он шел в полузабытьи, только одна мысль — не отстать от товарищей — сверлила голову, поэтому он даже не обращал внимания на окружающее. А по дороге с грохотом проходили танковые части и быстро исчезали в лесу. Сильные грузовые машины на буксире тянули орудия, бесшумно проносились батареи «катюш». При появлении новой колонны группа Артюхова сходила с дороги, и люди, стоя в глубоком снегу, пережидали марш грозной силы.
Зимний день короток. Не успели наступить сумерки, замерцали звезды. Над лесом встало зарево. «Фашисты жгут села», — смутно мелькнуло в сознании Саши.
Внезапно перед группой автоматчиков появилась из темноты фигура часового.
— Кто идет? — крикнул он.
Когда вошли в блиндаж командира полка, Сашу охватило что-то вроде озноба. Он видел все как бы во сне. В памяти до предела ясно сохранилась только обстановка блиндажа. В подземной обители на стене, противоположной входу, висела шкура белого медведя, а на другой, над радиоприемником, блестела стальная шашка, — как потом узнал Саша, — подарок Златоустовских рабочих. Как сквозь сон, он слышал охрипший голос подполковника Гаркуши:
— Я не могу скрыть от вас всей трудности предстоящего задания, — говорил Гаркуша. — Ваша обязанность помочь командованию раскрыть систему огня на переднем крае, чтобы ее засекли на наблюдательных пунктах. Смелыми, обдуманными действиями, огнем, криками, передвижением вы должны вызвать огонь на себя. Безусловное, твердое условие: вернуться до половины седьмого. Это очень важно...
Потом, шагая по снежной равнине, Матросов со страшным усилием воли спрашивал себя: «Почему подполковник так настойчиво подчеркнул срок возвращения?»
Поднялся ветер, и вскоре началась метель. Густой снег, приносимый порывами сильного ветра, осложнил и без того трудный путь. Впереди ярко пылало село, подожженное врагом. Теперь казалось, что с неба идет кровавый снег...
Матросов не отрывал взора от покачивающихся на ходу плеч Артюхова. Он равнялся по ним, все думы его были сосредоточены на одном: как бы не потерять из глаз в этой ночной мути могучие плечи командира...
Снова, точно сквозь сон, он услышал голос Артюхова, остановившего свою группу.
— Ведите себя нахально. Побольше шума. Атакуйте, обстреливайте, но не забывайте, не увлекайтесь, вовремя надо менять позицию, они могут нас накрыть огнем, — твердо говорил Артюхов.
Матросов запомнил еще, как по равнине, при свете горящих домов, бежали люди с криком «ура». Как только немцы открывали орудийный или минометный огонь, Артюхов менял позиции группы, однако противник все чаще сосредоточивал огонь на автоматчиках; все тяжелее становилось менять позиции, все трудней стало оставаться на месте.
«Сколько раз мы шумели, галдели?» — спрашивал сам себя Саша, забыв счет атакам. — «Наверное, скоро рассвет», — подумал он, когда к нему приполз Артюхов.
— Матросов!
— Я, товарищ старший лейтенант.
Командир, часто дыша, отрывисто сказал:
— Вернешься в штаб, доложишь, что задача выполнена. Прошу дать разрешение зайти в тыл. Если будет согласие — три красных ракеты, — отказ — три зеленых. Запомнишь?
— Запомню.