Тайлер Дюпре умер в один из дней нескончаемого экваторианского августа.
Диана отправилась с ним просто погулять на крутой холм на побережье, чтобы посидеть на самой его вершине и полюбоваться лесом — его темно-зеленым покровом, скатывающимся по склонам к берегу моря.
Оба они были уже немолоды по любым меркам. Большую часть своей затянувшейся жизни они прожили, уже будучи Четвертыми. Тайлер периодически жаловался па усталость, но все равно исправно выезжал к пациентам. В основном это были молодые рабочие, трудившиеся на кладбище кораблей, где травматизм не был редкостью, или жители деревень минангкабау, среди которых они с Дианой поселились. В тот день он сказал, что чувствует себя отлично. Он настоял на дальней прогулке, о которой говорил, что это «самые большие каникулы, какие он может себе позволить». Диана отправилась с ним наслаждаться прохладой в тени деревьев, понежиться на солнце на горном лугу, но бдительности при этом не теряла.
Дело в том, что у Четвертых обмен веществ происходит гораздо интенсивнее, чем у обычных людей, хотя и сбалансирован идеально. Четвертые выдерживают любые перегрузки, но, как и у всего живого, запас их жизненных сил не безграничен. Жизнь нельзя продлевать бесконечно, у всего есть свой срок. С Четвертыми обычно бывало так, что если они умирают, то делают это сразу.
Так вышло и с Тайлером.
Диана думала впоследствии: могла бы и догадаться, что это он имел в виду и зачем затеял такую далекую прогулку. Они пришли в одно местечко, которое он очень любил, но ему редко удавалось побывать там. Вниз сбегала широкая полоса гранита, сквозь которую прорастали горные травы. Они расстелили на земле одеяло, и Диана достала из рюкзака все, что припасла для такого случая: австралийское вино, свежий хлеб из булочной в Порт-Магеллане и холодный ростбиф — нечто противоположное рациону минангкабау, которого им приходилось придерживаться. Но Тайлер не был голоден. Он лег на спину, положив голову на бугорок, поросший мхом. Последнее время он казался Диане каким-то эльфом — исхудавшим, с кожей, к которой не пристает загар даже под таким солнцем.
— Я, пожалуй, посплю, — сказал он.
Палило августовское солнце и пахло скалами, водой, сырой землей. Тогда Диана и поняла, что он умирает.
Ее охватил какой-то атавистический порыв — спасти его. Ведь когда она болела и думала, что умрет, чтобы спасти ее, он провез ее чуть ли не через все континентальные Штаты. И ей бы сейчас надо было его куда-то увезти.
Но она понимала, что это бесполезно. Лечение средствами Четвертых помогает только раз.
Поздно уже горевать.
Она опустилась перед ним на колени и стала гладить его по голове.
— Могу я тебе сейчас чем-то помочь?
— Мне здесь хорошо, — сказал Тайлер.
Она лежала рядом и обнимала его. Слишком поздно, все слишком быстро. Солнце садилось, пора было возвращаться домой.
Но вернуться домой могла только Диана.
Мне здесь хорошо.
Кто это сейчас говорил с ней в темноте? Ее брат Джейсон, который умер столько лет назад? Или же этот странный мальчик Айзек, чей голос так похож на голос брата.
— Я помню о тебе, Диана. Если ты действительно хочешь, я могу тебе помочь.
Она поняла, что он ей предлагает. Гипотетики хранили ее брата в своей неповоротливой памяти, обнимающей биллионы лет. Она помнила его другой памятью — и что ей до биллионов лет? Зачем стремиться туда, где брат?..
Она попробовала повернуться к Айзеку, но не смогла. Набрала воздуха в грудь и прошептала:
— Нет, не надо.
ГЛАВА 28
Когда началось новое землетрясение, Турк спал. Они с Лизой и доктором Двали расстелили на бетонном полу матрасы, легли спать и попытались уснуть. В какой-то момент Лиза перебралась в темноте к Турку. На обоих была грязная одежда, которую они не снимали много дней, но оба уже не обращали на это никакого внимания. Она обняла его сзади и прижалась коленями к его коленям. Ее теплое дыхание щекотало его шею и шевелило волоски на ней. И вдруг пол выгнулся, как живой, и воздух наполнился оглушительным грохотом. Турк едва различил в нем крик Лизы, и то только потому, что она кричала ему прямо в ухо. Он рывком повернулся на бок и тоже обнял ее. Они лежали, вцепившись друг в друга. Грохот нарастал немыслимым крещендо. Окошко, которое они совсем недавно закрывали с таким тщанием, выскочило из проема целиком и разбилось. Ничего не оставалось, как только лежать обнявшись и не давать друг другу скатиться по полу, наклонившемуся и вставшему дыбом, словно машина над обрывом.
Так они и лежали, пока все не кончилось. Сколько времени это длилось, Турк не мог бы сказать. Вечность средних размеров. В ушах у него звенело, а тело ныло от ушибов. Он наконец вдохнул полной грудью и спросил Лизу, в порядке ли она. Лизе хватило дыхания, чтобы ответить, что да.
— А вы, доктор Двали?
Тот отозвался не сразу:
— Ноге больно. А в остальном, кажется, ничего.
Хотя пол уже не трясся, у Турка продолжало шуметь в ушах, голова кружилась. Постепенно к нему возвращалось самообладание. Он подумал: а вдруг будут еще толчки?
— Не попробовать ли нам выбраться отсюда?
Двали был против. Пока пепел падает — нельзя.
Турк освободился из объятий Лизы и пополз наугад по усыпанному обломками полу. Он искал фонарик, который, перед тем как уснуть, сунул под матрас. Фонарик нашелся под той стеной, в которой еще недавно было окно. Луч фонарика высветил столбы пыли и царивший в комнате разгром. Сама комната не пострадала, кажется. Лиза свернулась на матрасе, бледная, как привидение, а Двали, такой же бледный, сидел в углу. Под левой ногой его расплывалось пятно крови — что-то острое свалилось на него, но, кажется, не причинило серьезного вреда.
— Что нам теперь делать? — спросила Лиза.
— Ждать до рассвета, — сказал Двали. — И молиться, чтобы это не повторилось опять.
«Если только будет рассвет, — подумал Турк. — Если эти бесплодные и богом забытые земли когда-нибудь еще увидят что-то похожее на солнце».
— Не хотелось бы выглядеть циничной, — сказала Лиза, — но я хочу писать. Чертовски хочу.
Турк посветил фонариком в сторону ванной.
— Стульчак там. Только я бы не советовал смывать. И двери вообще нет.
— Тогда, значит, надо отнестись к делу проще, — сказала Лиза и завернулась в одеяло.
Турк подумал, насколько бы он мог относиться ко всему проще… если бы не любил ее так.
— Кажется, светает, — сказала Лиза через час или чуть позже.
Осторожно ступая по битому стеклу, Турк подошел к оконному проему.
Пепел перестал падать. Турк ожидал увидеть землю, покрытую толстым слоем убийственной пыли, но увидел островки нанесенных ветром хлопьев. Даже воздух казался посвежевшим, без примеси серы, от которого уже отвыкли их легкие.
Свет, на который Лиза обратила его внимание, стал особенно заметным, как только выключили фонарик. Но до рассвета было еще далеко, небо оставалось темным, и этот свет исходил не с неба, а снизу. От улиц маленького поселка нефтяников, от рухнувших крыш, от песков — словом, от всего, на что выпал пепел.
Турк позвал Лизу и доктора Двали взглянуть на это. Ему самому вспомнилось, как иногда ночью в море за кормой тянулся светящийся след, возникавший от мерцания взбаламученных люминесцентных водорослей. Глядеть на это ему всегда было не по себе. Но сейчас свечение было сплошным и ровным. То ли сама пустыня, то ли космическая пыль, покрывшая ее, фосфоресцировала и переливалась всеми красками — от рубиново-красной и ярко-желтой до искрящейся синей. Краски мерцали, перетекая друг в друга, как северное сияние.