Он здесь. Стоит во мраке, лицо скрыто под старым шлемом, в руке цепной меч. Гололитическое изображение Харровара медленно вращается рядом с ним. В тени скрываются другие предметы: карты, вытравленные на бронзовых пластинах, чертежи, книги в кожаных переплётах, сложенные высокими кучами и медленно замерзающие до состояния ледяной каши.
– Рад встрече, Бакулос!
Его голос поменялся. Не просто от времени, оно влияет на всех нас. Звонкость пропала, голос стал сухим как растянутая кожа.
– Ты же знал, что я приду. Рано или поздно, но приду.
Я пока не тянусь к оружию, но твердо решил, что должен убить его. Мы никогда не дрались друг с другом, так что будет интересно поглядеть, кто из нас сильней.
– Нет, я подумывал уже, что ты про меня забыл, – сухо проговорил Карр. - Но мы же ничего не забываем, не так ли? Так что да, ты должен был прийти сюда, преследуя меня.
Я смотрю на гололит. На нём видны все осадные линии, опоясывающие полушарие, сжимающие в своей хватке скопления ульев и города-государства. Для обслуживания всего этого, он создал собственную империю, засасывая людей и материальные средства, и бросая их на стены, которые никак не упадут.
Посмотри на это, – сказал Карр. – Я всего лишь делаю то, чем мы всегда занимались.
– Тебе было приказано разрушить этот мир.
– Верно.
Карр прошаркал ближе ко мне, и я чувствую едкую смесь запахов машинных масел и его пота. Его броня намазана чем-то, возможно кровью, и блестит от холода.
– Ещё один камень в пустоте, разграбленный и выжатый досуха. Затем мы двигаемся дальше, а они возвращаются и отстраивают всё заново. И они, и мы становимся чуть слабее.
Он протягивает руку к гололиту и ведёт пальцем по линиям траншейных систем.
– Поэтому я остался верен тому, чем мы были раньше. Мы охраняли, мы присматривали. Наш Отец забыл об этом, и потерял рассудок. Нам не нужно было желать того, что было у других. Всё таки причина, по которой нам не доверяли, была.
Я не могу оторвать глаз от гололита. Карр не растерял своего мастерства, размещение всех элементов безупречно. Даже красиво.
– Ты мог завершить осаду за месяц, – говорю я.
– Но тогда бы всё это кончилось. Бакулос, посмотри на это, и скажи что это не совершенство. Мои подчинённые, приходят ко мне и говорят: «Когда же мы начнём атаку, господин?». А я пытаюсь им показать, объяснить что пока не всё готово, что нужно строить ещё. Мне иногда кажется что они это видят. Но некоторых нужно... исправить. Я пытаюсь научить их. Я говорю им: «Пока нет. Пока не всё готово». Думаю они уже начинают понимать.
Я смотрю на него. Зелёно свечение гололита омывает его потрёпанный шлем.
– Я пришёл покончить с этим, – говорю я.
Карр фыркает. Звук, исходящий из его вокс-решётки, лишён старого юмора.
– Или ты покончишь со мной. Вот что случится, ты думаешь?
Он подходит ко мне ещё ближе, и я слышу скрежет его обледеневшего респиратора.
– Узри наконец, Бакулос: это осада, которую никогда не закончат, никогда не снимут. Мы плодим свои армии, они плодят свои. И все эти души бесконечно страдают, замурованные в укреплениях, простирающихся от горизонта до горизонта. Я сотворил это. Это то, чего мы всегда хотели. И Око, наблюдая за этим, ликует – ведь нет ничего прекраснее.
Его рука всё также сжимает меч, а моя всё также пуста.
– Я пришёл дать тебе шанс, – говорю я.
– Нет. Ты пришёл посмотреть, чем я стал. Теперь ты увидел, что же будет дальше?
Через мгновение я двигаюсь – вбиваю кулак ему в горло. Он должен был ожидать моего удара, но всё равно это ошеломило его, и дало мне время достать болтер.
Я вижу его потрясение: Карр и впрямь думал, что сможет меня убедить. Приставив ствол к его шлему, я стреляю. Сталкиваясь с керамитом, реактивный снаряд детонирует, и опрокидывает его на пол. На мгновение я решил, что на этом всё. Но Карр вскакивает, его шлем расколот, зубцы меча взвизгивают, приходя в движение.
– Я создал совершенство! – рычит он, бросаясь на меня.
Отскакивая от него, я снова стреляю, но Карр уклоняется и бьёт меня клинком в шею. Я хватаю его за запястье, удерживая размывающиеся в движении зубцы меча в миллиметрах от своего горжета. Я чувствую силу Карра, его бешеное дыхание прерывисто и влажно.
Выронив болтер, освободившейся рукой я бью его, вколачивая кулак в линзы шлема. Он давит своим весом на меч, склоняя меня вниз, с отчаянием я бью снова и снова, сильнее и сильнее. Кровь застилает взор, и я чувствую, как кулак касается плоти.