Еще был некий Гу, дальний родственник Гао Сунняня, который и во сне не мечтал стать доцентом исторического факультета. Его радость переливалась через край, причем с особенным радушием обращался он к Чжао и Ли. Весьма худощавый, лет пятидесяти, он вел себя как наивная девочка; его улыбка была моложе его лет на тридцать, особый блеск придавали ей два золотых зуба. Наконец госпожа Сунь Жоуцзя, дочь старого работника агентства печати, где служил Чжао. Она только что окончила университет, была полна молодых стремлений, осуществить которые в Шанхае не удавалось, и отец упросил Чжао рекомендовать ее на должность ассистента кафедры иностранных языков. У нее было удлиненное лицо с оспинками на щеках цвета старой слоновой кости; широко расставленные глаза придавали лицу удивленное выражение. Одета она была скромно, от робости перед незнакомыми людьми боялась вымолвить словечко и то и дело покрывалась красными пятнами. Сначала она упорно называла Синьмэя дядей Чжао, чем поставила его в неловкое положение и вызвала скрытую усмешку у Хунцзяня.
В начале сентября Чжао вернулся из Тяньцзиня, куда он отвозил свою мать. Пора было трогаться в путь — начало занятий в университете было назначено на первые числа октября. Чжао, большой любитель ресторанов, решил пригласить всех на обед, чтобы договориться о дне отъезда. Видимо, из всего курса политических наук и лекций по международному праву на Западе он твердо усвоил две вещи: наполеоновское наставление «Tenez bonne table»[102] и изречение лорда Стоуэла: «А dinner lubricates business»[103]. На этот раз Фан запротестовал — дело общее, почему же Чжао опять должен тратиться на всех. Решили устроить обед в складчину.
За обедом было условлено, что группа отправится двадцатого сентября пароходом итальянской компании в Нинбо, причем Чжао вызвался заказать для всех билеты. Ли Мэйтин сказал, однако, что у него есть знакомый в бюро путешествий, так что ему сделать это будет удобней. Господин Гу пожелал было один заплатить по счету, уверяя, что давно собирался угостить будущих сослуживцев. Другие стали возражать, да и сам Гу, взглянув на сумму, более не настаивал. Деньги внес Чжао: пока официант ходил за сдачей, Ли и Гу ушли в туалет и более не вернулись.
В один из дней Фан, Чжао и Дун, разговаривая, зашли выпить по чашке кофе.
— По-моему, — говорил Фан, — у этого противного Ли Мэйтина ничего нет за душой. Как он может руководить факультетом? Нужно рекомендовать туда Сечуаня!
— Сечуаня? — От удивления Чжао высунул язык. — Да разве он поедет? У него же молодая и красивая жена. Это только мы, неудачники в любви, согласны тащиться в такую даль.
Дун Сечуань рассмеялся:
— Не болтайте чепухи. Просто меня не интересует преподавание. Как сказал поэт, «будь у меня триста му земли, стал бы я возиться с этими мартышками!». Почему бы вам не поехать со мной в Гонконг — вдруг подвернется выгодное местечко?
— Я как вернулся в Китай, так все равно что безработный, мне и поучительствовать не грех, — сказал Фан. — Но Синьмэй может и на чиновном поприще карьеру сделать, и газеты издавать… Даже обидно смотреть, как он сам загоняет себя в эту дыру.
— Журналист и педагог имеют общую цель — просвещать народ, заниматься «духовной мобилизацией». Под влияние журналиста подпадает большее число людей, зато педагог оставляет в душах более глубокие следы. К тому же мне хочется поднабраться жизненного опыта.
— Ну, эти лозунги ты можешь оставить для передовицы, — усмехнулся Дун.
Чжао вскипел:
— По-твоему, я рисуюсь? Ничуть, я действительно так думаю!
— Люди так привыкают обманывать других красивыми словами, что и сами начинают верить в обман. Это самое обычное дело, — заметил Фан.
— Между прочим, педагогику можно совмещать с политикой, — сказал Чжао. — Попробуйте припомнить, сколько наших видных политических деятелей были профессорами! И в Европе то же самое — к примеру, первый президент Чехословакии или нынешний французский премьер[104]. Преподавательская работа помогает понять психологию молодого поколения, учит руководить.
— Беда не в том, что крупные политики вырастают из педагогов, а в том, что судьбы просвещения вершат мелкие политиканы. Раньше держали народ в темноте, не давая ему никакого образования, теперь оглупляют его, давая ему только то образование, которое считают нужным. Прежде люди страдали из-за неграмотности, сейчас это грамотные жертвы газет и всякой пропагандистской макулатуры.
— Вы только послушайте, как рассуждает господин Фан Хунцзянь! Ему всего двадцать восемь лет, он только что пережил любовную трагедию и уже постиг суть педагогики, политики и всего остального! — Слова Чжао звучали язвительно. — Но и я в тебе разобрался. Из-за желторотой девчонки ты готов возненавидеть весь мир!