Моргаю, и последнее, что всплывает перед мысленным взором — собственные дрожащие пальцы, медленно толкающие дверь вперед.
— Я слышал, ты администратор в каком-то кафе, — говорит Андрей, разглядывая меня до пояса — все, что видно над столом.
— Тебя не верно информировали: я владелец ночного клуба.
— Всегда знал, что в тебе есть предпринимательская жилка.
— Не лги, ты никогда не верил, что я способна на что-то большее, чем приготовление курицы сотней разных способов. — Слова звучат зло, но лишь потому, что они правдивы. И потому, что стоя по ту сторону входной двери, я дала себе обещание не щадить этого человека, как он не пощадил ни меня, ни нашего ребенка.
— Ты стала циничной, — отмечает он.
— Жаль, что так поздно обзавелась этим чудесным качеством.
Я делаю паузу, потому что официантка как раз приносит мой чай и закрытый бумажный пакетик.
— Как вы любите, — говорит она, лишний раз напоминая, почему я так люблю бывать здесь днем. В пакете их фирменные мини-рулетики: Маришка их очень любит. После того, как я пару раз попросила завернуть сладости для моей маленькой дочки (увы, их готовят маленькими порциями и не включат в меню), теперь все мои заказы неизменно приносят только вот так. Я даже знаю, что рулетиков внутри не два, а четыре.
— Большое спасибо, — благодарю искренней улыбкой. Мои чаевые будут щедрыми: уж мне-то не знать, чего на самом деле стоит хороший и внимательный официант.
Андрей молча наблюдает за сценой, лишь изредка зачем-то выразительно постукивает ложечкой по стенкам чашки, делая вид, что размешивает остатки кофе. Ну или что он так глотает такими лошадиными дозами.
— Можно мне горячий шоколад с собой? — останавливаю официантку. — Среднюю порцию. И, если можно, положите только белые зефирки.
— Для маленькой Королевы фей? — улыбается девушка.
— Для нее, — охотно улыбаюсь в ответ. — Примерно, через минут пятнадцать.
Маришка будет в восторге.
— Разве ей уже можно сладости? — спрашивает Андрей с некоторым намеком на свое право высказать «фе» по этому поводу.
Теперь я даже не пытаюсь сдерживаться, потому что одно дело добиваться встречи со мной, и совсем другое — подвергать сомнению мои поступки в отношении дочери. Дочери, которую он ни разу не видел.
— Прости, что? — Я издаю злой смешок. — Ты сейчас серьезно? В самом деле?
— Не ерничай, — вяло защищается он.
— Рада слышать, что ты не растерял свой словарный запас, но, знаешь, больше он на меня не действует. И если бы ты хоть немного интересовался своим ребенком, то знал бы, что четырехлетних детей уже можно баловать шоколадом и сладостями.
Он кривится, как будто получил беспочвенный укор.
— Я просто уточнил.
— Не вешай мне лапшу на уши, Андрей. Я была два года твоей девушкой и три года — женой. Я знаю все, что ты собираешься сказать до того, как ты откроешь рот. С какой бы целью ты ни явился, имей в виду: еще хоть раз скажешь что-то таким тоном — и на этом наше общение закончиться. А теперь, пожалуйста, сделай одолжение — спровоцируй меня, потому что эта не вызывает ничего, кроме изжоги.
Он смотрит на меня так, словно я вдруг заговорила на языке племени поюче. Почти смешно, ей богу. И все это какой-то фарс от начала и до конца, но прежде, чем уйти, я должна выяснить причину, чего ради Андрей снова прется грязными ногами в мою идеальную жизнь.
— Хорошо, извини, — он даже чуть склоняет голову. — Я вернулся две недели назад. Собираюсь укорениться и как раз занят одним выгодным проектом.
— Причем здесь мы? — Вижу, что ему не понравился мой игнор его «успеха», но мне действительно все равно. Даже не интересно, где и как он собирается «укореняться».
— Я… — Он прочищает горло кашлем, добивает то немногое, что так энергично колотил в чашке, и продолжает: — У меня были некоторые проблемы со здоровьем. Я лечился и теперь здоров, но… У меня больше не может быть детей. Все проклятая «химия».
Глава пятая: Осень
Химия? Это слово действует на меня, как большой неоновый знак «СТОП», об который я чуть не расшибаюсь лбом. Нужно несколько минут, чтобы прийти в себя, переварить услышанное и, чего уж там, посмотреть на бывшего совсем другими глазами.
— У тебя рак? — Странно, но мне не хочется услышать в ответ «да», потому что, как бы там ни было, но даже неверные мужья не заслуживают такой участи.
— Я пролечился, и два года наблюдался у врача — рецидивов нет. Как раз подыскиваю специалиста в столице, но здесь у нас, как ты понимаешь, медицина халтурит.
Он говорит что-то еще, но я не слушаю. Достаю из сумочки первое, что попадается под руку — визитку — ручку, нахожу в телефоне нужный номер и быстро записываю его с обратной стороны. Ниже делаю приписку: «Антон Васильевич, онколог».
— Это лучший специалист, позвони ему и скажи, что от меня.
Сказать, что Андрей удивлен — значит, не сказать ничего. Видно, что пытается сообразить, как лучше отреагировать, но лишь вертит визитку в руках и кивает, словно поддакивая внутреннему голосу. А потом заинтересованно смотрит на лицевую сторону картонного прямоугольника и читает вслух:
— Ночной клуб «Меланхолия»? Он твой?
— Мой. — Я быстро перевожу разговор в прежнее русло. — Мне жаль, что болезнь… Хммм. Надеюсь, она большее не вернется.
— Я хочу общаться с дочерью, — одним махом выпаливает Андрей. — Понимаю, звучит очень эгоистично, но мне тридцать три, Ева, и я вдруг понял, что у меня никогда не будет детей. Вообще.
— В нашем жестоком мире много сирот.
— Прекрати, пожалуйста, — отмахивается он. — Я не хочу воспитывать ребенка кукушки или наркоманки, когда у меня растет собственная дочь. Как бы там ни было, она записана на мое имя, и я имею право…
— Позволь уточнить, о каком праве речь? Если о юридическом, то я могу быстро и безболезненно для себя закрыть этот вопрос. Ты же не забыл, что ни разу не встречался с дочерью за четыре года? Думаешь, я не предусмотрела, что в один не очень прекрасный день ты заявишься с чем-то подобным? У меня есть свидетели, которые подтвердят, что ты не принимал участия в воспитании ребенка, не оказывал материальной помощи и полностью забыл о существовании ребенка.
— Ты же сама хотела, чтобы я записал ее на себя, — начинает злиться Андрей.
И я вспоминаю, что на самом деле в последний раз мы виделись не в суде, а в ЗАГСе, где регистрировали свидетельство о рождении. Я не хотела, чтобы у моей, рожденной в законном браке дочери, в графе об отце стоял прочерк, и Андрей пошел навстречу. Тогда мне казалось, что лишь из жалости к ее состоянию, с оглядкой на пессимистичный прогноз врачей.
— Хотела, потому что ты — ее отец. Марина имеет право быть девочкой с двумя законными родителями, а не «нагулянным котенком». Жаль, что приходится объяснять элементарные вещи.
— Я хочу видеться с дочерью, Ева.
— Исключено. — Я поднимаюсь, чуть не перевернув чай, к которому так и не притронулась.
— На любых твоих условиях. — Андрей покорно смотрит мне в глаза, и я вижу в нем столько боли, что хочется прикрыться руками. Может быть, он не все рассказал о своей болезни? Может быть, не все так радужно? — Я согласен даже на час в неделю, в твоем присутствии, под сотней камер слежения. Ева, пожалуйста. Ты не можешь быть такой черствой.