Я без умолку болтал со своим спутником, мы скоро подружились. Когда позади нас остались деревни Агинори и Насимото, а внизу в долине уже можно было различить соломенные крыши Югано, я решительно заявил своему новому другу, что пойду вместе со всей компанией в Симоду. Он страшно обрадовался.
В Югано перед гостиницей самого низкого пошиба пожилая женщина хотела было со мной распроститься, но мой попутчик возразил:
— Господин студент желает путешествовать с нами дальше.
— Вот радость–то! — простодушно воскликнула она. — Говорят: в дороге добрый попутчик, в жизни — сердечное участие. Мы люди ничтожные, оно конечно, а всё разгоним дорожную скуку. Сделайте милость, зайдите сюда с нами отдохнуть с дороги.
Девушки молчали и лишь застенчиво поглядывали на меня.
Все поднялись по лестнице в комнату для гостей и сложили вещи на пол. Фусума [78] и циновки на полу были обветшалые, грязные.
Танцовщица принесла чай к нам наверх. Когда она опускалась на колени передо мной, лицо ее залил румянец, руки задрожали и чашка на блюдце опасно накренилась. Танцовщица быстро поставила ее на циновку, и чай пролился, Я был поражен, до чего она смутилась!
— Вот тебе и на! Девочка–то выросла. Никак, уже втюрилась. Скажите! — досадливо подняла брови пожилая женщина и бросила танцовщице полотенце.
Девушка подняла его и с напряженным видом начала вытирать циновку.
Это неожиданное заявление вдруг отрезвило меня. Все мои тайные надежды, подогретые болтовней хозяйки гостиницы, развеялись в единый миг.
— А у господина студента хорошее кимоно! — заметила пожилая женщина, пристально меня разглядывая.
— Пестрый узор и точности как на кимоно у моего Тамидзи. Да, уж верно, совсем такой, и нечего тут, — заспорила она с другими женщинами
— У меня на родине остался сынок, ходит в школу,. — принялась она рассказывать. — Вот он мне и вспомнился Кимоно у него вроде вашего. В теперешнее время даже материя конгасури стоит дорого. Ну, просто беда!
— А где он учится?
— В пятом классе начальной шкоды.
— А–а, уже пятиклассник, вот как!
— Посещает школу в Кофу. Мы уже давненько живем на острове Осима, но родина наша — Кофу в провинции Каи [79].
Когда я часок отдохнул, мой дорожный товарищ повел меня в другую гостиницу. Я–то думал, что остановлюсь вместе со всеми в их захудалой ночлежке.
Спустились вниз по обрывистой дороге, по каменным ступеням и перешли по мосту через струившийся потоком горячий источник. Напротив моста раскинулся сад гостиницы.
Я пошел купаться. Мой спутник погрузился в воду вслед за мной.
Он начал рассказывать мне о своей жизни. Ему было двадцать четыре года. С женой его уже дважды случалась беда: выкидыш, потом преждевременные роды. Ребенок помер…
Мой новый знакомый носил куртку с гербом гостиницы в Нагаоке, вот почему я принял его за тамошнего жителя. Судя по наружности и манере говорить, он был человеком не чуждым образования. Я вообразил, что он из прихоти путешествует по горам или, может быть, влюбившись в бродячую артистку, следует за ней с поклажей.
После купанья я сразу же пообедал. Мы вышли из Югасимы в восемь часов утра, а было уже три. Спустившись в сад, мой спутник поднял глаза на меня и крикнул:
— До свиданья.
— Купите на это что–нибудь… хотя бы немного хурмы. Прошу извинить, что передаю так небрежно… — И я бросил ему сверток с деньгами.
Попутчик мой хотел было отказаться, но бумажный сверток упал прямо на землю. Он вернулся, поднял его и кинул мне обратно.
— Пожалуйста, не надо этого.
Сверток упал на соломенный навес. Я снова бросил его вниз, и на этот раз подарок был принят.
К вечеру полил сильный дождь. Горы побелели и, потеряв глубину, стали плоскими. В речке громко зашумели бурые, мутные воды. «Бродячие артисты с танцовщицей ни за что не придут в такой ливень», — думал я. Мне не сиделось на месте. Я несколько раз ходил купаться. В комнате было темно. Единственная лампочка свешивалась с перекладины фусума над квадратным отверстием и освещала сразу две комнаты.
Тон–тон–тон! — сквозь шум сильного дождя откуда–то еле слышно донесся стук барабана. Я так рванул ставни, что едва не выломал их, и высунулся наружу. В лицо мне ударил порывистый ветер с дождем. Я закрыл глаза, весь превратившись в слух. Куда движется барабан, уж не сюда ли? Вскоре послышались звуки сямисэна [80], протяжные выкрики женщин, оживленный смех.
«Значит, бродячих артистов пригласили в ресторанчик на другой стороне улицы, как раз напротив гостиницы», — понял я. Можно было различить голоса мужчин и женщин. Я все еще надеялся, что ужин скоро кончится и артисты придут ко мне. Но пирушка, как видно, вышла из границ обычного веселья и грозила обратиться в шумную попойку. Время от времени звонкий возглас женщины молнией пронзал тишину.
Я сидел, весь напрягшись в нервном ожидании перед распахнутыми ставнями. Каждый раз, когда до меня доносился стук барабана, я невольно переводил дыхание: на сердце становилось легче.
«А~а, значит, танцовщица все еще сидит с гостями. Сидит и бьет в барабан».
Но как невыносимо тягостно, когда барабан затихает! Шум дождя погружал меня в бездонную пучину.
Вдруг послышался беспорядочный топот шагов: бегали там друг за дружкой или устроили пляску? Я уставился в темноту горящими глазами. «Отчего вдруг все затихло? — пробовал я разглядеть хоть что–нибудь сквозь завесу мрака. — Неужели кто–нибудь осквернит танцовщицу этой ночью?» — терялся я в мучительных догадках.
Наконец я закрыл ставни и лег в постель, но сердце у меня ныло. Я снова пошел купаться к горячему источнику. Долго и неистово плескался в воде. Дождь кончился, луна выплыла из облаков. Омытое дождей вечернее небо засияло кристально–чистым блеском. Мне хотелось выскочить из купальни, бежать к танцовщице босиком. Но что я мог бы поделать?
Был уже третий час ночи.
3
Часов в девять на другое утро мой попутчик наведался ко мне. Я только что встал и пригласил его пойти со мной к источнику. Пониже купальни полноводная от дождя речка тепло лучилась под солнцем в этот безоблачный день осени, по–весеннему мягкой на юге Идзу. Мучения прошлой ночи сейчас представлялись мне сном, но все же я сказал:
— Шумное вчера шло веселье, до позднего часа.
— Как! Вы нас слышали?
— Еще бы не слышать!
— Ах, эти местные жители! Разойдутся вовсю, шуму много, а толку мало, — заметил он, словно для него это было делом обычным, и я замолчал.
— Глядите–ка, они на том берегу. Пришли купаться. Вон–вон, приметили нас, засмеялись.
Он показал пальцем туда, где на другой стороне речки была устроена общая купальня. В клубах пара смутно виднелись семь–восемь голых тел.
Вдруг из темной купальни выбежала нагая девушка, сложила руки над головой и замерла на краю помоста, готовясь прыгнуть в воду. Она что–то кричала нам. Это была танцовщица. Я глядел на ее стройные ноги, на ее белое тело, она тянулась вверх, похожая на молодое деревце павлонии. И мое сердце вдруг словно омыла струя свежей воды, я с облегчением перевел дух и счастливо засмеялся. Да ведь она ребенок! Обрадовалась, что видит нас, выскочила нагишом на солнечный свет и встала на цыпочки. Совсем ребенок! Я смеялся, полный светлой радости. Мысли мои прояснились, словно дочиста протертое стекло. Тихий смех не сходил с губ.
А я–то думал, ей лет семнадцать — восемнадцать.
А все потому, что у нее была такая высокая прическа, да и нарядили ее под стать взрослой девице. Как глупо я ошибся!
Не успели мы вернуться в мою комнату, как старшая девушка из бродячей труппы явилась поглядеть на хризантемы в саду. Танцовщица проводила ее до середины помоста. Пожилая женщина вышла из купальни и строго поглядела на обеих. Танцовщица дернула плечиком и улыбнулась, дескать: «Дальше идти не смею!» — и побежала назад.
79
Каи — название старой провинции (ныне часть преф. Яманаси) на востоке главного острова Хонсю. Кофу — город, а также местность в центре префектуры Яманаси.