Пейзажи тропической Оверни исчезли с наступлением ночи, но снова почти тотчас же появились — пес включил фары.
За час до Каркассона было только двенадцать, но когда они въехали в Каркассон, был уже час.
Номера для Жаклин и Оливье были забронированы давно, а Майор в сопровождении пса счел весьма удобным приостановиться в постели одной из горничных отеля, а затем и в самой горничной. Так он и остался там и уснул в тепле. Он решил поменять номер завтра, выбрав его с особенной тщательностью.
К завтраку они собрались вместе, за круглым столом. Пес сидел под ним на равном удалении от каждого из путешественников и стал в результате своеобразной средней ножкой этого стола.
Одно движение Майора — и из ножки он снова превратился в пса. Майор направился в сад при отеле, и пес последовал за ним, виляя хвостом и лая из вежливости. Майор насвистывал стомп и протирал монокль.
Оставшись наедине, Оливье и Жаклин смотрели в разные стороны: их смущали коричневые перекладины на потолке.
Солнце рисовало портрет Жаклин на фоне окна, не один раз переделывая работу, но в конце концов было достигнуто полнейшее сходство — девушка была действительно прекрасна и соблазнительна.
Совсем еще молоденькая. Кожа на щеках гладкая, свежая, редкого, изумительного оттенка — чайной розы. Бронзовые волосы еще больше подчеркивали ее необычную красоту. Довершали портрет чистые светлые глаза. Оливье открывал чудо природы — ничего подобного ранее он не видел.
Оливье был на седьмом небе от наслаждения — так вкусен был абрикос. Сначала он проглотил его, потом отрыгнул на манер жвачных животных. Он чувствовал себя все более счастливым, и как объяснить это божественное состояние, если отбросить Жаклин?
Девушка грациозно поднялась, отодвинула стул и подала Оливье руку.
— Давайте погуляем до обеда,— сказала она.
В табачной лавке напротив вокзала Майор покупал открытки. Он набрал их на двадцать один франк, а оставшиеся двадцать су бросил псу из нежности — чего не сделаешь для друга...
Майор проводил Оливье и Жаклин мутным взглядом своего единственного глаза. Второе же око по-прежнему оставалось стеклянным.
Жаклин и Оливье шли под руку полем.
Она была в светлом полотняном платье и легких сандалиях на невысоких каблуках, и солнце все никак не могло выбраться из ее волос.
Майор начал насвистывать вместо стомпа медленный танец и устроился поудобнее на террасе привокзального отеля "Альбигоец".
Дорога через поле, как и все дороги, что идут через поле, особенно хороша, когда идешь по ней не один. Она состояла из самой дороги, промежуточной зоны поле-дорога, разделенной на полосу травянистой растительности, неглубокую канаву и полосу лесопосадки; наконец следовало само поле со всевозможными ингредиентами, как-то: горчица, рапс, пшеница, а также различные и безразличные животные.
А еще были Жаклин, и ее длинные ноги, и высокая грудь, подчеркнутая белым кожаным поясом, и почти обнаженные руки — их закрывали только рукавчики-"фонарик", такие легкие, что, казалось, их сдует и они улетят вместе с сердцем Оливье, привязанным к ним на кусочке аорты, достаточно длинном, чтобы сделать узел.
Когда они вернулись с прогулки, Жаклин выпустила руку Оливье и на ней остался светлый след ее руки, но на теле девушки следов не было никаких.
Должно быть, Оливье был слишком робок.
Они подошли к привокзальной площади как раз в тот момент, когда Майор поднялся со своего места, чтобы отправить по почте одиннадцать открыток, исписанных им в мгновение ока, а зная, что открытки были по девятнадцать су штука, подсчитайте, сколько их еще осталось у Майора.
В отеле их ждал обед.
Пес сидел у дверей комнаты Майора и чесался, спасаясь от блох. Оливье к тому же, выходя из своего номера, отдавил ему хвост — прозвенел звонок на обед, и он спешил.
А как хорошо было вчера, какую замечательную совершили они прогулку на реку... Но тут пес зарычал: поймав наконец блоху, он смог сосредоточить внимание на Оливье.
Жаклин в белом купальнике лежала на берегу, и вода на ее волосах была словно жемчуг, а на руках и ногах — как блестящий целлофан, а на песке под ней — просто вода. Оливье наклонился и дружески потрепал пса по спине — тот в ответ снисходительно лизнул ему руку.
Но Оливье так и не решился сказать ей те слова, которые стесняется произнести робкий человек. Он вернулся с ней в отель поздно, но, как и во все предыдущие вечера, пожелал ей всего лишь спокойной ночи.
И вот он решил, что сегодня утром скажет ей эти слова.
И тут, заслонив Оливье, отворилась дверь комнаты Майора, и из нее вышла Жаклин в белой шелковой пижаме. Ее крупные груди были открыты. Она прошла по коридору к себе в номер — одеться, причесаться...