— Может, насадить косу, соседка?
— Насади. Чтоб только криво не сидела.
— Сделаю как положено, будь спокойна.
Матильда поблагодарила Крувялиса и осторожно, обеими руками взяла косу.
— Ничего не слыхала?
— А что?
— Тебе ничего еще не говорили? В твоем хлеву конеферму собираются разместить.
— Если надо будет, спросят у меня.
— Хлев не твой, пойми, казенный. Меня в конюхи звали. Как ты думаешь, браться или нет?
Матильда подняла косу, шагнула к воротам.
— Если лошади нравятся, берись.
— Думаю, какой с этого толк. Новый председатель зубы заговаривать умеет; только если спросишь, что за трудодни получим, сердится. А тут, видишь ли, соседка, дом недалеко, может, и ничего будет.
— Мне хлева не жалко, — сказала Матильда.
Она уже косила, когда прискакал верхом новый председатель колхоза, присланный из волости, мужчина в самом соку, с красным свекольным лицом, с черными усиками под носом. Подивился, что в колхозные времена женщина косой машет. Мужчины, дескать, накосят, за трудодни выделим.
— Лучше бы зерном за трудодни.
— Не издевайся, Йотаутене, ты не веришь в наше завтра.
— О хлебе думаю, председатель.
— Так думаешь, что даже некогда на работу выйти.
Матильда стиснула косу, взмахнула. Боялась, что лезвие вонзится в землю, вот смеху-то будет. Пускай глядит с лошади, будто барин, пускай глазами ворочает. Разве может она каждый день ходить в артель, когда дома хоть разорвись. Вот если Юлия поправится… Рядышком лошадь хрумкала скошенную траву, мотала головой, защищаясь от оводов, позванивала уздечкой. Председатель дернул поводья, зачмокал мясистыми губами и сказал, что осмотрел хлев и решил перевести сюда лошадей бригады, после обеда, дескать, приедут строители и все оборудуют. Матильда вытерла травой лезвие косы и сказала, как Крувялису: «Мне хлева не жалко».
Ни после обеда никто не приехал, ни на другой день. Лишь добрую неделю спустя приплелись двое мужиков, посидели в тенечке, покурили, потом попросили топор, развалили загородки в хлеву, вытащили жерди, бросили посреди двора и снова уселись под кленом. Один достал из кармана бутылку, выдернул зубами затычку и запрокинул. Пил и второй. А когда бутылка опустела, заснули тут же под кленом. Голубые мухи, вылетевшие из хлева, ползали по их лицам и раскинутым рукам. В тот вечер на хутор Йотауты въезжали телега за телегой. Гомонили мужики, ржали лошади. И Крувялис вертелся рядышком с кнутом в руке да знай щелкал, вроде наводил порядок, если со стороны посмотреть. Ясное дело — взялся, теперь он конюх. И когда лошадей загнали в хлев и на дверь наложили увесистую перекладину, кучка мужиков собралась под кленом (почему их всех тянет под клен?), а неизвестно откуда появившаяся новая бутылка стала ходить по рукам.
— Могла бы угостить, Йотаутене, новоселье отпразднуем, — взревел губастый мужик, но другие прикрикнули: оставь женщину в покое!
Матильда глядела на эти перемены равнодушно и сама этому удивлялась: откуда и берется спокойствие да равнодушие? Тихий и пустой двор, в котором так чудесно зеленела лужайка и белели ромашки, стал похож на базарную площадь. То тут, то там стояли телеги, валялась сбруя, остро пахло свежим дымящимся навозом, бродили мужики, у открытой двери фыркали лошади. Ворота теперь все время распахнуты настежь. Не нужны они больше. Двор стал общим. Кто захочет, тот зайдет, кто захочет, тот заедет. Тебя не спросят; хорошо, если еще заметят да поздороваются. Крувялис теперь хозяин в хлеву. Крувялис, который на вшивых кобылах испокон веку катался, который каждую весну корма одалживал… Прошлой зимой разве не его кобыла первой копыта откинула? «Я в суд подам! — буянил Крувялис, прибежав к Каролису. — Такая кобыла! Таких жеребят приносила! Кто ответит?» Пускай теперь сам за лошадьми смотрит, пускай печется. Ишь как разбогател: вместо двух кляч целая конеферма! Ха-ха! Крувялис, сосед, плохо ты ходишь за лошадьми, кормил бы ты их получше. Хватит к бутылке прикладываться, неужто ничего лошадям на ночь не подкинешь? Но ведь кормушек-то нету! Не оборудовали, дьяволы. Строители приедут… «Тьфу!.. Будто мне делать нечего, глазею издали. У каждого свои заботы, вот и управляйся с ними да жди завтрашнего дня…»