Шатаясь, добирается до спальни, валится на кровать и начинает погружаться в бездну. Лежит пластом без тени мыслей, а в голове и груди какая-то пустота. Пустота… Всюду пустота…
Садится и не может сообразить: заснул или нет. Кажется, все время видел летящую под потолком люстру, слышал утренний гомон на дворе. Смотрит на часы на руке. Шесть. Может ли это быть? Прикладывает к уху. Стоят. Да, да, сам уже не помнит, когда заводил. Бросает взгляд на будильник на подзеркальнике. Половина третьего. И будильник стоит. Остановились часы, остановилось время… Мелькнула мысль: поднять трубку и послушать голос автомата, но он не может вспомнить номер, а искать в книге просто нет сил. Оглядывается. И только теперь замечает, что сидит на Дагниной кровати. А его кровать… Неужели Саулюс застелил ее в то утро, когда уезжал? Точно нет. Оставил смятую постель, помнит как сейчас. Но кровать застелена, на ней — взбитая плюшевая думка.
Саулюс вскакивает, обходит комнаты и всюду замечает следы женской руки. Даже цветы в вазе свежие.
«Дагна!» — пронзает его мысль, от затылка до подошв пробегает дрожь; колышется пол, и Саулюс хватается за подлокотник кресла.
Где Дагна?
Комплект мебели для гостиной, который она выбирала, ковер, который она выбирала, ниспадающие тяжелыми складками шторы, которые она повесила. Она, она… Когда он получил эту квартиру — три комнаты в торце железобетонной коробки, — все говорили: ему повезло. Так думали и Саулюс с Дагной, перебираясь из вонючей дыры в Старом городе. Наглис был совсем крошка, месяца не было ему, и они были наверху блаженства. «Вот твоя комната, здесь будет гостиная, конечно лучше бы не проходная, а тут спальня», — окинув все взглядом, решила Дагна, и Саулюс не стал возражать. Он гнушался быта, устраивать который нужны не только способности, но даже, как ему казалось, своеобразный талант. Вскоре он убедился, что у Дагны этот талант или хотя бы упрямство есть в избытке. Для начала она подыскала приходящую няню и исчезала на целых полдня, а вечером говорила: «Узнала, завтра в магазин привезут… Как ты думаешь, берем? Правда, я уже почти все истратила…» Скромные сбережения Саулюса мгновенно растаяли, но в квартире можно было чувствовать себя удобно, не стыдно и гостей позвать.
— Только не жалей денег своей женушке, она все тебе из-под земли достанет, — весело говорила Дагна за обедом.
— Из тебя бы вышла неплохая бизнесменка, — рассмеялся Саулюс.
— О, конечно! Я кое-чему научилась.
— Почему ты вернулась в Литву?
— Знала, что здесь тебя встречу. Ты недоволен?
— Дай-ка нос.
Саулюс через стол поцеловал Дагну, и они продолжали нести всякий веселый вздор. Редко бывало такое хорошее настроение, не испорченное мутью повседневных трудов да редакционных интрижек. Вдобавок он готовился ко второй своей выставке, правда небольшой, в фойе кинотеатра «Пяргале», но он-то ведь и не рвался в просторные гулкие залы. «Искусство не любит толпы!» — это был один из неписаных девизов, которыми руководствовались они, молодые. Конечно, злились на «стариков», которые свысока обзывали их начинающими. В искусстве не может быть ни начинающих, ни кончающих. Есть только две категории художников: консерваторы и новаторы, они, молодое поколение, решившее вернуть из небытия славу литовского искусства. Иногда Саулюс делился этими мыслями и с Дагной, но она ко всему этому относилась скептически. «Я столько наслушалась всяких манифестов молодежи т а м», — говорила она. «Тогда ты была еще ребенком и ничего не понимала. Ничего ты не можешь и утверждать с уверенностью, потому что и у них и у нас все еще впереди». — «Ну да, разумеется…» Саулюс уловил в словах жены иронию. «Ты не веришь в меня!» — сердито крикнул он. «В тебя я верю, Саулюс. Но не в болтовню». — «Не веришь!» — «Верю в твою работу, Саулюс». — «В работу, в работу… Чтобы родились работы, нужна программа, общая ситуация. Ни черта ты не понимаешь!» — «Не понимаю, Саулюс», — согласилась Дагна. Но это были коротенькие ссоры, внезапные всплески чувств, которые в тот же день остывали, гасли, и они снова разговаривали как ни в чем не бывало.
— Хочу как-нибудь приятелей позвать, — сказал Саулюс после сытного обеда.
— Это хорошо.
— Не боишься, что ковер затопчут?
— Скажу, чтоб разулись.
— Шлепанцев столько нет…
— Побудут в носках.
— Неудобно. Знаешь, художники…
— Носки дырявые, ноги давно не мытые?
— Дагна, с тобой иногда очень нелегко разговаривать…