— Когда прошлым летом ты вытащила из озера полумертвую Виргинию и мне ничего не сказала — от других услышала, — я тебя не ругала.
— Она просила не говорить.
— Каждый раз, когда вспоминаю этот ужас, меня в дрожь бросает. Много ли нужно было… Если б не ты, Кристина…
— Не надо, мама.
— Но почему теперь так, доченька? Уже давно гляжу — в школу бежишь одна, сестер оставляешь. Нет, они не жалуются, им и вдвоем хорошо, но мне неспокойно. Почему ты их сторонишься?
Криста согнулась, как бы уменьшилась, словно рука матери прижала ее к стулу. Так уменьшается сжимаемая пружина, готовая в любую минуту выстрелить.
— Гедре уже тринадцатый год, Виргинии — одиннадцать. Возраст у них такой, когда твоя дружба им просто нужна.
— Мама…
— Откуда у Гедре в кармане леденцы? Денег я ей не давала.
Кристина и в глаза не видела этих леденцов. Сестренки все делают втихомолку, тайком, — хотела сказать об этом матери, но промолчала. Лучше молчать!
— Шпильки для волос ты им давала?
Кристина еще ниже опустила голову.
— Нехорошо, дочка, что ты их не видишь. Может, даже не желаешь их видеть, Кристина?
Пружина выстрелила.
— А ты, мама, не видела, когда Гедре ошивалась на кухне и лакомства наших жилиц полным ртом уплетала?
— Криста! Ведь Гедре, может, всего разочек… Она же была маленькая.
— А ты, мама… Разве она не видела, как ты, мама, собственной рукой…
Кристина налегла грудью на стол, учебник соскользнул на пол.
— Криста… Ах ты, господи…
Мать повздыхала, повздыхала и побрела к себе. Кристина дрожмя дрожала, терлась лбом о сжатые кулачки, а потом, час спустя, успокоившись, робко заглянула в дверь. Мать у окна штопала рукав кофточки Виргинии. Криста присела рядом на корточки, прислонилась виском к коленям, обтянутым шероховатой ветхой юбкой.
— Мама.
…Индре спала.
…Пройдет шесть лет. Однажды Кристина, неожиданно приехав из Вильнюса, побродит по комнате, опустится на корточки рядом с вяжущей матерью, точно так же уткнется головой в ее колени и прошепчет:
— Мама…
— Ну что ты вдруг, как малышка, — ласково рассмеется мать; ее жизнь к тому времени уже станет легче: Криста кончает учиться, Гедре работает медсестрой в больнице, а младшенькая Виргиния поступила в техникум. Ах, дождалась я времечка, скажет, ах, теперь буду спокойно век доживать.
— Мама…
— Говори, доченька, говори.
— Я выхожу замуж, мама.
Кристина поднимет с пола упавшую спицу, подаст ее матери, а сама усядется рядом.
— А я-то и не знала, что Паулюс вернулся.
— Не вернулся еще Паулюс, нет.
— Так как же это получается? Дочка?
— Выхожу. За другого выхожу.
Мать посмотрит остекленевшими глазами, крепко сожмет побелевшие губы.
— Ты его еще не знаешь, мама. В начале декабря свадьба. Мы так решили.
Кристина неожиданно отвернется в угол и только теперь на старой этажерке увидит резную деревянную рамку со вставленной в нее фотографией, на которой — она и Паулюс. Оба счастливы… оба улыбаются…
В первые годы супружеской жизни Криста с Марцелинасом редко бывали в Вангае. А если и приезжали иногда, то на два-три денька, побудут и назад. Мать даже сердилась, упрекала дочь, но все равно была счастлива — у девочки своя жизнь, мужа получила солидного, не обормота и не пьяницу — с положением. Только бы все обошлось… Однажды, когда Марцелинас ушел на озеро купаться, мать приглушенным голосом спросила:
— А его… Ну, того не встречала?
Неожиданно прозвучал этот вопрос. Хотя мать и не произнесла имени Паулюса, Кристина резко повернулась к ней, но переспросить не посмела.
— Не видела. Ни разу не видела.
— Что ты ему написала… тогда, перед свадьбой?
— А это важно?
— Конечно, нет. Но ты ему написала?
— Написала, что выхожу замуж. Почему ты спрашиваешь, мама?
Да, да, Кристина написала тогда, что полюбила другого… Может, даже не полюбила, она сама не знает, дескать, но он такой хороший, интересный, внимательный, он всегда будет о ней заботиться… Ах, Паулюс, писала она, прости, что я раньше тебе об этом не сказала, виновата, но я все надеялась — пройдет это наважденье. А ты так далеко, так далеко… Сгораю от стыда, когда пишу тебе эти строчки, но еще раз прошу тебя — прости меня, умоляю… Все письмо было из одних вздохов, запятнанное слезами. Через неделю пришла телеграмма: «Срочно сообщи, что это неправда…» И снова она писала длинное, запутанное письмо…
— Ты ничего не слыхала?
— Нет.