Паулюс замолчал. На крутом повороте притормозил, всем телом наклонился к Кристине. В гору ползли медленно, двигатель едва тащил.
— И ничего? — напомнила Кристина.
— Ничего. Не знаю, почему иногда так боятся таланта и здравого смысла.
Почти такими же словами не раз жаловалась Индре. Ее класс вечно не ладил с историчкой, которой дети задавали такие заковыристые вопросы, на которые в учебнике ответа не найдешь. Историчка разражалась криком: «Что это значит? Чем это пахнет?» И все стращала: дескать, не будет молчать, сообщит кому следует, даже родителям выйдет боком…
Дорога снова спускалась с горки. В прогалине между деревьями блеснул тихий Неман, закраснел глинистый обрыв за ним. Вскоре должна была открыться широкая панорама Лепоряй.
— Говори, Паулюс.
Пожалуй, впервые за всю эту поездку Паулюс глянул на Кристину открыто и пристально.
— Я радовался, что у меня такой друг, на свое имя выписывал ему книги из республиканской библиотеки. А как его заинтересовали математики-философы Рассел, Пуанкаре! Он вечно засыпал меня вопросами, на которые я не сразу мог ответить, нередко мы с ним горячо спорили. И я верил — его ждет необыкновенное будущее. Но вот последнее лето школьных каникул Ангела. Иногда я встречал его на улице, иногда он приходил ко мне. Как-то я обмолвился ему, что уезжаю в Карпаты. «Учитель, вы и правда будете подниматься в горы?» — почему-то испугался он. «Не я буду, если…» — убежденно ответил я. «А я вот к морю не поеду, не хочется. И мама остается дома». — «Но ведь тебе надо отдохнуть». — «Еще столько книг не прочитано…» Двух недель не пробыл в горах, возвращаюсь в Вангай — Ангела нет, похоронили. Поехал на велосипеде в Лепоряй, пошел купаться на Неман… Родители похоронили Ангела в Лепоряй, рядом с могилами своей семьи, а полгода спустя и сами перебрались туда жить.
Автомобиль медленно ехал по липовой аллее. Ветви старых деревьев переплелись так густо, что солнце не проникало сквозь них, и казалось, что они едут по темному тоннелю. Кристина глядела на улицу, но не видела ни пестревших по ее сторонам цветников, ни домов, поблескивавших чуть поодаль застекленными верандами утопающих в зелени вилл, украшенных остроконечными башенками и маленькими резными балкончиками, белоснежных корпусов санатория. Не видела и идущих по широким тротуарам людей, одетых еще совсем по-летнему.
— Приехали, — Паулюс остановил машину на площадке под старыми каштанами.
Какое-то время они сидели и молча глядели перед собой на оживленную улицу. Часы на башне красного кирпича костела показывали без четверти два.
— Как страшно, Паулюс.
— Мне страшно становилось и раньше, когда Ангел заводил разговор о смысле жизни, о бренности. Хотел понять, что такое человек, всему искал объяснения.
— Паулюс! — Кристина схватила руку Паулюса, лежавшую на руле. — Но ведь это несчастный случай!
Паулюс медленно покачал головой.
— Я ничего не знаю, Криста… Мы приехали.
Он вылез. Вышла и Кристина, постояла, опершись рукой о корпус машины.
— Ровно в четыре — здесь, ладно?
С букетом темно-красных астр в руках Паулюс огляделся, словно искал знакомого, и свернул направо. Спина мешковатого пиджака помята, брюки пузырятся на коленках. Ступал он как-то грузно.
Кристина долго еще стояла в растерянности, не выпуская из виду Паулюса, потом направилась в противоположную сторону, но куда идти — не знала. Давно не была в Лепоряй, все забыла. В скверике опустилась на скамью, достала из сумочки записную книжку, бегала взглядом по исписанным листкам. Гедре, Гедре… Кажется, на Вороньей улице? Где же эта Воронья улица? В тот раз Кристина не запомнила, поскольку сидела рядом с Виргинией и не глядела по сторонам. Думала о том, как повезло сестре… Они без конца пили ароматный чай и проболтали полночи. Виргиния подняла руку, пошевелила пальцами, привлекая внимание к золотому перстеньку с бриллиантовым глазком, и сказала: «Недавно муж подарил. Тысяча семьсот». Кристина от души удивилась (почти годовое мое жалованье!), но и обрадовалась, что сестра счастлива. «О, когда женщина счастлива!» — Виргиния озорно подмигнула, потом в просторной гостиной открыла лакированный платяной шкаф, показала, что уже сшила и что собирается шить. «Пока хорошую портниху найдешь, намучаешься». Криста не завидовала сестре: ни тому, что у нее просторная квартира, с ванной, сверкающей голубой финской плиткой, ни ее нарядам, ни драгоценностям. «Хорошо тебе, Вирга», — сказала и была рада, что Виргиния так мало расспрашивает о ее жизни. А когда утром Виргиния привезла ее в Лепоряй к Гедре, они увидели, что сестра измучена, замотана: всего три года замужем, а заботы обручем сжимают ее голову. Вспомнили мать, поговорили о ее скверном здоровье, посетовали, что никто не вечен… Надо бы как-нибудь слететься всем к озеру, сказала Гедре.