Домик был крошечный, полностью деревянный и какой-то неуловимо-сказочный. Вроде бы ничего особенного – три комнаты да крошечная кухонька, высокое крыльцо с резными перилами, низкие потолки. Стены местами покрыты мхом – от сырости? – и кажется, вот-вот где-нибудь из подпола выглянет домовой, подпоясанный веревкой. В распахнутые небольшие окна заглядывали ветви сосен и единственной рябины, неведомо как выросшей в этих краях. Сыро, тепло, спокойно…
И единственное, что не давало Дайрану расслабиться окончательно, - взгляд хозяина, преследующий их на всем протяжении вечера. Взгляд упорный, странный, в спину, и показалось однажды, что Регда и этот угрюмый старик знакомы – отчего бы это? И несколько фраз, брошенных за дверью, он разобрал – словно птичий посвист, чужой, непонятный язык.
Дайран сказал себе, что спать этой ночью ему, наверное, не придется.
А в бане они все-таки вымылись; правда, девушку офицер не отпускал от себя ни на шаг и лишь в предбаннике, поколебавшись, снял с нее кандалы и отвернулся, пока она раздевалась. Долго стоял и курил за дверью, слушая плеск воды. В бане было маленькое окошечко, пролезть в него могла бы разве что кошка, а девушка, даже с комплекцией его пленницы, - вряд ли, поэтому с той стороны Дайран был спокоен. Ерошил волосы, слушая нехитрую песенку и восторженные охи, доносящиеся из-за двери, молчал мрачно. Не придется ему как следует выпариться, разнежиться на полке. Быстро, яростно соскребал с себя многодневную грязь, сбривал щетину на щеках, промывал волосы, утешаясь лишь тем, что - куда она в кандалах-то денется?
Регда и правда никуда не делась, стояла во дворе, распустив длинные темные волосы. И как же хотелось взять на ладонь эти тяжелые пряди, повернуть ее за плечи, прижать к себе…
Хозяин постелил им в маленькой комнате, где кровать была лишь одна. Снова, как и в первую ночь, Дайран уступил ее девушке, а сам улегся на полу – рядом. Тому, кто попробует подойти к постели – или встать с нее – нужно будет сначала переступить через лежащего рядом.
Он думал, что выключится мгновенно, и боялся этого. Но уже и шаги хозяина по дому стихли, и стало слышным ровное дыхание девушки, и сплошная чернота залила заоконное пространство вязкой мутью, а Дайран все лежал, открыв глаза и глядя в темноту. Сон пропал. Уже все было хорошо, и дорогу старик обещал им показать, и смерть от голода больше не грозила. Остался лишь один, привычный уже, вопрос: что делать?
Дайран лежал, не шевелясь, и постепенно задремал. И потому не сразу расслышал за дверью невнятный шорох. А когда услышал – не пошевелился, лишь нащупал рукоять кинжала, с которым не расставался даже ночью. И стал ждать.
Дверь оказалась смазанной и открылась без шума. Высокая фигура возникла на пороге, словно соткавшись из ночной темноты. Дайран ждал. Шаги вошедшего были совершенно неслышны, и казалось, что он плывет по воздуху; на мгновение Дайран испугался – так похожа была на привидение эта светлая тень в длинной, едва не до пят, рубахе.
А потом тень подплыла к нему – и совершенно очевидным стал и неумелый замах, и проблеск лезвия в темноте. И Дайран метнулся вбок, уходя от удара, и в броске достал руку нападавшего, вывернул, и из стиснутой ладони выпал длинный кинжал, и сдавленный вздох боли сквозь зубы показал, что все это не приснилось. Он был силен и проворен, этот человек, притворявшийся стариком, но вряд ли доводилось ему убивать хотя бы раз в жизни. Дайран без труда вывернулся и прижал его к полу.
- Ну? – проговорил он сквозь зубы, когда хозяин попытался вырваться, и тряхнул его, не выпуская. – Так, стало быть, ты гостей встречаешь, хрыч старый? А вот как вздерну тебя сейчас на ветке да подпалю твое осиное гнездо – посмотрим, что скажешь!
Зашевелилась на кровати разбуженная Регда, подняла голову. Тихо охнула.
Хозяин, вывернув шею, попытался посмотреть на нее. И – сказал что-то, на том же странном, почти птичьем языке, что почудился Дайрану вечером.
А она – ответила. Короткой, четкой, но совершенно непонятной певучей фразой, ровно, но властно, с силой приказа, которому нельзя не подчиниться. А потом сказала – уже Дайрану:
- Отпусти его, - и добавила, глядя на обоих: - Он ничего не сделает больше, оставь… - и спустя несколько мгновений попросила: - Пожалуйста…
Нехотя Дайран выпустил старика, и тот поднялся, потирая руку и шею. Не взглянув ни на кого, поковылял к выходу.
Дайран подобрал с пола кинжал, покрутил в пальцах. Хорошенькое, однако, дело! Благородной ковки сталь, изукрашенная узорная рукоять – откуда в такой глуши?
- И как это понимать? – резко спросил он Регду, когда за стариком захлопнулась дверь. – Неудавшаяся попытка побега, так, что ли?
Она опустила голову и промолчала.
- А вот я его сейчас повешу над костром с голыми пятками и расспрошу, один ли он, да где сообщники, да кто таковы – и поглядим, что скажет! – продолжал он так же резко, глядя на девушку. – Или с собой прихвачу в Юккаром, может, мне за него там спасибо скажут. Ишь, выискался сообщничек. Тебя, что ли, освободить хотел?
Регда опять промолчала.
- Что молчишь-то? – зло спросил Дайран. – Дура! Ты хоть знаешь, как он рисковал? Я ж ему шею свернуть мог! И тебе заодно… если б не приказ тебя живой доставить.
- Я просила его этого не делать, - тихо и ровно проговорила Регда, глядя в сторону.
- Тьфу… - сплюнул Дайран и, нашарив на полу мундир, грохнул дверью.
Он вышел на крыльцо и остановился. Поднял голову. Летние ночи коротки, скоро рассвет. Засады Дайран не боялся – слишком тихо было кругом. Если, конечно, старик не догадается прямо сейчас чесануть в лес за подмогой, до утра им ничего не грозит. Но дело-то, оказывается, серьезное. Надо бы все-таки поймать его да расспросить кое о чем. Но сил не было. Наступил отходняк, ноги и руки противно ослабели. Черт… скажи кому – не поверят. Вряд ли, конечно, этот человек вправду смог бы его убить, для этого опыт нужен и умение, но случайно – чем черт не шутит… вспомнился снова Юхан, и Дайран сдавленно застонал сквозь зубы. Смерть в глаза посмотрела.
Навалилась страшная усталость, потянуло в сон. Отходняк, точно. Если он не закурит, то уснет прямо здесь же… а спать сейчас нельзя. Вот только кисет и трубка остались в комнате…
Проходя тесным коридором, Дайран услышал за дверью кухоньки голоса и остановился, прислушался. Регда и старик о чем-то спорили – и не разобрать было ни слова, ни единой фразы – все тот же странный, похожий на птичий посвист язык.
- Бисал хон ривалерен?- в интонациях хозяина звучало неприкрытое отчаяние. - Хон мис траж павес, бисал хон ривалерен? Вин ускен домер - енилен долост хавенон. Нек фенесел пахе присонолер, улес бивон. Лакен, панахлес улес ривалек варен. Рин енецу гертен акленер, нис хон…[1]
- Рапенту кипрес[2], - голос девушки был сухим и ломким, как прихваченные морозом осенние листья.
- Цкенве онимек!- взорвался старик. - Хон гиш роцге марпем коледве, гиш роцге! Шен – Итурен… ав хисве фуве натер литпекесте рин воренгим, нис хон аж хелгеслен полрин апринге гоонхин! эльхьлве скугин![3]
-
Вин гиш хиспи ривале…[4]
- Рел? Вин нек яззе зоде ривале, гулве нкаре. Зоде - рин улехис цуй, лоди бисал хон гишдарте кинзоваль пикре рон вупре… лоди бисал хон - вин хон. Рин ден, бисал хон марпем ривалерен, - вин ширнефин, Челкен…[5]
- Вин зод элгер. Рин акуд панахлес нери рин ширне, ден вианапкосте вупре - мипа кипрес…[6]
- Гиш хислек элгер вин, гиш хислек - рин хон вин суретза. Акуд гиш… рел панахлес марпем гиш хисрай, гоцекинву, лакги фувес, нис сангевак винте акленер дозшафоон. Рин гиш мисурет немел пусчул. Хелгеслен полринге панахлес хисрай,- сказал старик устало и горько, - нек когхлек хелгеслен полринге - ипав рин литивен марпем хидран, рин онимкап мидатек. Удж, рел бисал иладим![7]- он махнул рукой.