— Ага, ты так и сказала: «Страх одиночества выше, чем страх смерти. Поедем, я буду петь, чтобы доказать, что я еще живу».
— Какое счастье, что в момент моего грехопадения на пути возник ты. Кстати, как тебя зовут по паспорту?
— Забудь. Пусть я навсегда для тебя останусь Ивом Монтаном. Честно говоря, даже денег не жалко. Знаешь, давно, в юности, мы с пацанами разработали классификацию дам по спиртным напиткам. С годами, набираясь опыта, я ее усовершенствовал.
— Внимаю, — Лариса поудобнее устроила на подушке больную голову.
— Двадцать — это пиво, много пены, а кайфа ноль. Тридцать — вино, как правило, хорошее, но безумно дорогое. Сорок — коньячок. Здесь можешь нарваться и на марочный, и на отдающий клопами, как повезет. Пятьдесят — «амаретто». С одной стороны, вроде тот же ликер, но нотка ореха будоражит и запоминается навсегда. Шестьдесят — сладкое пойло типа «Бейлиз», которое мужики пьют изредка, в домашней обстановке, когда женат тридцать лет и три года, одну рюмочку и спать. Семьдесят — чай с малиновым вареньем.
Лариса с интересом посмотрела на рыжего, жестикулирующего в кровати, как профессор на кафедре.
— Э, так нечестно. Про семьдесят ты сжухал.
— Моя жена на тридцать лет моложе меня, — вдруг грустно сказал он, повернувшись к ней. Теперь оба лежали на подушках, каждый под своим одеялом, лицом друг другу.
— Ну и как?
— Как-как… Красиво. Знаешь, раньше не понимал. Вокруг модельный бизнес штампует беленьких, черненьких, красненьких, только выбирай. А теперь понял. Это общее время, общие воспоминания, знания, идолы, мечты. Разве поймет молодая бычки в томате или Юрия Антонова?
— Можешь мне не рассказывать, у самой до недавнего времени любовник молодой был. Не на тридцать лет моложе, но все равно другое поколение.
— Тот самый козел?
— Угу. Столько времени с ним была, а вот песен не пела, в ролевые игры не играла, да и не знает он Ива Монтана, если вообще кроме курса валют и «Ночного дозора» смотрел что-то. Ладно, отвернись, прогулка в молодость завершена, пора вступать в жестокое настоящее, — Лариса со стоном оторвалась от подушки.
— Погоди, сейчас сделаю тебе растворчик, я все ж старый алкоголик, сразу оживешь и на работу еще успеешь.
— Наркотическое?
— Упаси Господи, я ж не поколение пепси. Только проверенные методы и по договоренности с лечащим врачом.
— Давай, я тебе доверяю после всего этого.
— А я тебе не сказал, что мы еще танго танцевали?
— О-о-о, давай на этой подробности мы и остановимся. Боюсь, если я узнаю о себе еще что-нибудь новое, то не смогу… — Лариса наткнулась на взгляд.
— Что?
— Последнее. У тебя классная фигура.
В Ива Монтана полетела туфля.
ГЛАВА 42
Наталье снился Париж. Остров Святого Людовика, омываемый Сеной, утопающие в зелени домики по баснословным ценам, башня и колокольчик. Звук отдаленно напоминал позывные домофона.
С трудом разлепив глаза, она замерла на краю кровати, ногой пытаясь отыскать тапочки. Они не находились, зато нащупалась тонкая материя, которую Наталья Семеновна определила как пеньюар. Находка порадовала и огорчила. Легкий шелковый халатик был ей к лицу, но именно вчера она прикупила на распродаже, однако за приличные деньги, черное китайское кимоно в полной уверенности, что одного пеньюара и двух банных халатов маловато будет. Наталья натянула на себя находку и, сделав несколько шагов с вытянутыми руками, пребольно ударилась лбом о полуприкрытую дверь. Машинально отступив назад, она попала ногой в потеряшку-тапочку и так, наполовину обутой, потирая ушибленный лоб, прошуршала до входной двери, где, наконец, и зажгла светильник.
— Да, — буркнула она в трубку домофона.
— Натусик, ку-ку! — раздалось веселое приветствие.
В обычное время хозяйка квартиры сразу бы нажала кнопку открывания двери, не заботясь, друг там или враг. Раз человек назвал ее по имени, значит, они знакомы. Всех знакомых не упомнишь, так что лучший способ разобраться — сначала увидеть, а потом решать. Сейчас мозг еще спал, удар дверью тоже способствовал заторможенности реакций, поэтому инстинкт самосохранения взял ситуацию в свои руки и выдал: «Ты кто?»
— Это я, это я, твоя мама, звоню, вся извелася прямо на корню, — запела трубка мужским голосом, — Наталья Семеновна, еще пара минут и я замерзну, заболею и умру… и мой хладный труп найдут… Здрасьте, — приглушенно донеслось куда-то в сторону и потом громко: — Натусик, я уже бегу, нашлись добрые полуночники-полусобачники, впустили северного оленя. Я уже стучу копытами по ступенькам твоей ледяной избушки.